Валерий Чумаков - Сытин. Издательская империя

Короба были отнюдь не простыми и вовсе не маленькими. Сейчас, когда мы слышим или даже сами за праздничным столом поем песню на слова Николая Некрасова нам представляется разухабистый парнишка с торчащей из-под фуражки белобрысой челкой и с круглым берестяным коробом на перекинутом через шею ремне. Что не совсем верно. Нет, сам офеня вполне мог быть молодым и вихрастым, хотя чаще он был, конечно, солидным и бородатым, но вот короб торговец через шею перекинуть никак не мог. Более того, он в нем фактически сам ездил. Коробом назывался большой кузов, устанавливавшийся на телегу или на сани и украшенный по бортам развеселыми привлекательными картинками. Весил короб около ста килограмм и стоил весьма недешево – от 70 до 120 рублей, в зависимости от красоты росписи.

Работа у офеней была довольно опасной. Одинокий купец, хоть и с минимумом денег, зато груженый ходовым товаром, даже вооруженный мог стать легкой добычей для группы лихих людей. Поэтому торговцы «шифровались». Постепенно у них выработался для внутреннего общения особый язык. Совершенно непонятный окружающим, для мелких торговцев он был почти родным. С его помощью они могли вести бойкие переговоры и сводить планы торговли с коллегами даже в переполненном незнакомым народом придорожном трактире. Но и «лихие» старались не отставать. Постепенно они проникали в смысл незнакомых слов и к середине XIX века многие из них уже довольно шустро «ботали по фене», то есть «говорили на языке офеней».

Но с покупателями «коробейники» общались, разумеется, на доступном языке. Современники вспоминают, что приезжая в деревню офеня даже не стучал в дверь избы, а сразу кричал в окно:

– Иголки, нитки, кольца, книжки!

И его сразу зазывали в дом. Офеня был желанным гостем в крестьянской семье. Кроме дешевого и необходимого товара он привозил с собой кучу новостей о российской жизни. За рассказы о том, что происходит в стране, как по чугунным рельсам сама собой ходит железная машина, как баре по железной проволоке передают слова за тыщи верст, как турки пошли войной на германцев, деревенские расплачивались обильным угощением. После чего купец раскрывал свой короб и раскладывал товар. К коробу мигом сбегалась вся деревня и начиналась активная торговля, которая заканчивалась лишь глубокой ночью. В ходу были обычно не деньги, коих у крестьян было в обрез, а меновый товар: сушеные грибы, мед, домашние холсты и так далее.

Изначально большинство нагруженного в короб товара составляла галантерея и бижутерия. Иголки, нитки, колечки, бумага, чернила, серьги бусы, ленты, тесьма, наперстки, пяльцы, пуговицы и прочая мелочь. Отдельно шли долгоиграющие продукты: соленья, колбаса, восточные сладости, специи, сыр. И особой группой товара была полиграфическая и литографическая продукция: картинки и дешевые, в 16 страниц, брошюрки. Если в начале XIX века последние составляли лишь незначительную часть возимого офенями товара, то к концу их доля доходила почти до половины короба. Знаток жизни офеней В. Н. Маракуев оставил нам примерное описание стандартного книжного набора торговца: «Прежде всего отбираются для короба поминания заздравные и заупокойные, затем идут молитвенники, преимущественно почаевские, святцы простые и с приложением тропарей [7] Тропарь – молитвенные стихи и песнопения православной церкви в честь какого-либо праздника или святого. и кондаков [8] Кондак – короткое православное песнопение на тему праздника. , жития святых (их вращается в торговле около сотни книжек); книги, так сказать, духовно-нравственные: «Смерть закоренелого грешника», «Толкование апокалипсиса» «Страшный суд», «Потерянный и возвращенный рай» и проч.; азбуки, прописи, басни, сказки. Кроме всем известного «Еруслана Лазаревича» и «Бовы» в большом ходу «Арабские сказки» и «Конек-Горбунок», русских народных сказок у московских издателей в торговле, к сожалению, нет. Затем идут романы: «Гуак», «Битва русских с кабарднцами», «Параша-сибирячка», «Юрий Милославский». Теперь [9] Речь о 1883 годе. очень требуется «Князь Серебряный», истории в форме «Анекдотов Балакирева» о Суворове, о Петре и др. Заканчивается все песенниками, письмовниками, сонниками и «Гаданиями Царя Соломона», которого ежегодно расходится сотни тысяч. И это из года в год».

В Москву на книжную закупку офени приезжали в середине сентября. То-есть, как раз тогда, когда 15 летний Ванька Сытин поступил в услужение к купцу Шарапову. Поэтому он познакомился с ними уже в первые дни своей работы на книжном поприще. «Я хорошо помню, как вели торг офени, – писал он в воспоминаниях. – В лавку Шарапова приходили толпой мужики и начинали разговоры со старшим приказчиком.

– Здравствуйте, Василии Никитич! Ну как с товаром? По старой ли цене или по новой? Давайте нам книжек и картинок, а мы вам привезли сушеных грибов и холста домотканого.

Торговля в те времена велась и на деньги и меновая. В обмен на картины и книги офени предлагали произведения деревенского труда: несколько тысяч аршин холста (по гривеннику аршин) и сушеных грибов по 30 копеек фунт.

Торг с офенями был очень длителен. Несколько часов шли предварительные разговоры: почем книги, почем картины, в какой цене пойдут грибы и холст, сколько денег потребуется наличными и сколько будет отпущено в кредит.

Когда условия можно было считать окончательно выработанными, приступали к отбору товаров. Это продолжалось иногда не день, а два и даже три дня.

Мужики садились на лавки в ряд у прилавка, и приказчик опрашивал:

– Сколько тебе? Чего тебе?

Перед покупателями раскладывались картины и книги, и начинались веселые шутки и восклицания:

– Святых поменьше, Бовы, Еруслана и Ивана-царевича побольше, песенников помоднее!

– Что ты все нам из году в год одно и то же продаешь! Давно бы тебе пора помоднее товару печатовать. Лет 20 одно и то же таскаем, деревня давно все перечитала. Надоело все одно и то же… И когда, право, ты нам приготовишь товару посмешнее да полишее.

К вечеру первого дня отбора товара покупателей вели к хозяину на квартиру и угощали ужином и водочкой.

– А что бы, Ванюша, нам попариться? Уж больно хороши у вас в Москве бани.

Я был вожатаем офеней, и на моей обязанности было и угощать их и водить в баню.

На другой день после бани производился расчет.

Мерялся холст, взвешивались грибы, уплачивалась (после больших споров) часть денег, записывались в книгу долги, и офени ехали, наконец, торговать».

К следующему их приезду Ванька уже довольно хорошо разбирался в ассортименте шараповской лавки и активно помогал торговцам, многие за которых были неграмотными, с выбором продукции. Помогал так толково, что подобранный им ассортимент расходился на ура. Офени оценили толкового парнишку и уже спустя год уговорили купца послать с ними парнишку в качестве сопровождающего крупнооптовую партию литературы и картин в Харьков, где у них было устроено нечто вроде опорной базы. Ехали обозом почти семьсот верст поздней осенью, сквозь дожди и снег, по распутице на огромных троечных санях. Командировки такие пришлись юному Ваньке по вкусу. В каждой деревне, на каждом постоялом дворе путников встречали как самых дорогих гостей, щедро угощали, кормили лошадей, давали лучшие места для ночлега.