Михаил Качан - Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни

– Как же жить дальше? Без него…!?

Толпа уже представляла собой спрессованную живую массу. Будучи частью этой массы, я влился в главный корпус. Иногда меня очень сильно сжимали со всех сторон и даже выжимали куда-то наверх, так что я не касался ногами земли.

Надо было подняться по широкой парадной лестнице на второй этаж и попасть в Актовой зал. Народу прибывало. Я застрял на лестнице между первым и вторым этажом. Тела людей еще плотнее прижимались друг к другу. Казалось, еще немного и затрещат кости. А ноги уже совсем не касались земли. Меня медленно тащило и несло по направлению к актовому залу, наконец, затащило, занесло в дверь и там остановило.

Все напряженно смотрели на сцену, а там стояли руководители института, члены парткома и комитета комсомола. Все слушали радио, а оно передавало сообщение о болезни и смерти Сталина и траурную музыку. Люди плакали, некоторые навзрыд. Никто не стеснялся своих слез, – ведь ушел из жизни близкий человек, как не плакать!

И не было, и не могло быть рядом никого, кто бы посмел сказать о нем худое слово. Все рядом со мной оплакивали Сталина. В такой атмосфере иначе и не могло быть. Иное было бы кощунственным.

Если бы нашелся такой человек, его бы сразу растерзали. Но это мои размышления сейчас. Тогда и мыслей таких не было. И быть не могло.

Сколько это продолжалось, не помню. Когда и как мы ушли, тоже не помню. Как добрался домой, – не помню.

Дедушка сказал:

– Запомни этот день: умер великий человек. Он останется в истории своими делами. И как всякий человек он творил и добро, и зло.

Тогда я не понял, о каком зле он говорил, но спрашивать не стал. Я думал, это просто очередная сентенция, которые дедушка любил изрекать. Может быть, это было из Талмуда, ведь он знал его наизусть?

Сейчас о послевоенном периоде работы Сталина и его участии в управлении страной пишут по-разному. Одни ругают, другие превозносят. Например, я прочитал такие строки:

Физическая немощь, характерная для старения организма, стремительно захватывала Сталина в послевоенные годы, особенно после 1949 г. И этот объективный факт нельзя сбрасывать со счета. Более того, мы должны его всемерно учитывать и понять, что и Сталин был отнюдь не машина, а человек, причем с весьма скромными физическими возможностями. Но жил он за счет своей воли, и пока мог, держал себя в руках. Когда же силы стали уходить, воспрепятствовать этому физиологическому процессу было просто невозможно.

И именно в этих условиях его контроль за партией, за государством, и его информированность насчет их состояния, резко изменились: он стал утрачивать контроль и, подобно Ленину, именно этот факт стал его крайне нервировать и беспокоить. И чем больше он нервничал, тем хуже становилось его физическое состояние. И в этом положении он стал острее не доверять окружающим. Просто не доверять никому и во всем, не имея прежней возможности, вместо негативного недоверия, взять под жесткий позитивный контроль всю информацию, поступающую наверх. Этого он просто не мог уже сделать физически, и это, разумеется, должно было вызвать внутренний взрыв. В приступе бессильного гнева у него произошло кровоизлияние в мозг – инсульт.

Мне кажется, это довольно утрированное мнение. Мне и сейчас кажется, что Сталин до конца держал в руках все нити управления страной и партией. Он собирался устранить своих ближайших помощников, Молотова, Берию, Кагановича, Ворошилова, Маленкова, но не успел.

Те, кого он хотел снять, после его смерти и взяли власть в свои руки. Маленков стал Председателем Совета Министров, Хрущев —секретарем ЦК КПСС, Молотов – министром иностранных дел, Берия – министром внутренних дел, в которое входило и бывшее министерство госбезопасности, Ворошилов – Председателем Президиума Верховного Совета. Все они вошли в Политбюро и поклялись, что не свернут со сталинского пути.

Как показала жизнь, новые вожди довольно быстро «свернули» со сталинского пути, правда, не очень удачно. После Сталина ни к одному вождю у меня не было сначала любви, потом почтения, и, наконец, доверия, и я не печалился, когда их отстраняли или когда они умирали.

Страна прощалась со Сталиным несколько дней. Подавляющее большинство людей прощалось как с отцом родным.

В колонный зал Дома союзов, где был установлен гроб с его телом, люди шли сплошным нескончаемым потоком. Многие приехали в Москву специально, чтобы проститься с «великим вождем».

Было решено, что его положат в мавзолей рядом с Лениным. Траурную церемонию прощания со Сталиным слушала, затаив дыхание вся страна. На трибуне мавзолея стояли члены нового политбюро. Каждый из них выступал с речью.

Я внимательно слушал каждое выступление. Они демонстрировали монолитность рядов партии, ЦК, Политбюро. Когда начал говорить Берия, я внутренне ахнул. Он говорил с таким же акцентом, как Сталин. Грузинский акцент Сталина нам нравился. Сталин всегда говорил неторопливо, грамматически грамотно, но его акцент был неистребим. К нему привыкли, и он стал родным, своим.

Люди разных национальностей говорили по-русски со своим акцентом. Какой-то акцент казался смешным, например, армянский. Еврейский узнавался сразу. Латышский акцент был приятен. Я улавливал в речи даже практически неуловимый акцент. Диалекты тоже легко улавливались. Вологодское оканье распознавалось сразу. Москвичи слегка растягивали гласные. Ленинградца немного акали. Много было неправильных говоров. В некоторых местах говорили «шишнадцать», вместо «шестнадцать». В Сибири употребляли слово «лóжить», вместо «класть». Были украинизмы, легко было отличить белорусов. Жители Средней Азии неправильно употребляли род.

Сколько я себя помню, мне всегда нравились выступления Сталина, его отточенные фразы, умение просто говорить о сложных вещах, ставить задачи. Даже Владимир Маяковский написал, что он хочет, «… чтобы делал доклады Сталин».

Когда я услышал Берию, я подумал:

– Может быть, он будет вместо Сталина?

Ведь он стал Первым заместителем председателя Совета Министров. Правда, я понимал, что первое лицо – Маленков. Хрущев же, хоть и стал Первым секретарем ЦК КПСС, все же был в это время не самым главным.

Но все равно, пока что никто из них не тянул на такого вождя, как Сталин. А вот после выступления Берии мне показалось, что он сможет стать таким, как Сталин. И всё из-за грузинского акцента.

В последние годы жизни Сталина Берия как политическая фигура был во многом оттеснён на второй план, и после войны он уже непосредственно не возглавлял органы внутренних дел и государственной безопасности.

Но он был членом Политбюро и руководил очень крупными проектами, например, созданием атомного оружия и ракетной техники.