Венера Гизатулина - Наблюдая за гончаром, или Жизнь полна подарков

© Венера Гизатулина, 2016

© Рустам Гизатулин, 2016

© Марат Гизатулин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Обычно в аннотации чуть ли не к любой книге пишут, что она предназначена для широкого круга читателей. Если только это не специальная, узкопрофессиональная книга. Мы этим похвастаться не можем. Предлагаемая читателю книга НЕ предназначена широкому кругу читателей. И не потому, что она какая-то заумная и требует специальных знаний, нет. Это обычные воспоминания обычных людей. Написаны они, как и положено мемуарам, людьми немолодыми. Поэтому неровно написаны, не очень связно, и не очень складно. Потому, что в слабеющей памяти остаются уже какие-то обрывки, и их с каждым днём всё меньше и меньше. Да и эти обрывки, наверное, имеют разную степень достоверности.

Но не качество написанного должно отпугнуть широкого читателя, не это главное. Главное, что это воспоминания совершенно обычных, как уже выше было сказано, людей. Не знаменитых актёров или спортсменов, а стало быть, никому их воспоминания не интересны. Зачем же тогда книга, спросите вы?

Книга написана в первую очередь для внуков и правнуков. Если им вдруг захочется узнать, как жили их предки и откуда они вообще. А ещё для тех, чьи жизненные тропы пересекались с тропами авторов, и кто ещё помнит их.

Но если вдруг кому-то из незнакомых нам людей, несмотря на предупреждение, в книге что-то покажется интересным, мы будем счастливы.

Есть такая татарская поговорка: чулмэкчедэн курмакчи. Смысловой перевод этой поговорки на русский язык – подражатель, человек, повторяющий чужой стиль, опыт. А если дословно перевести, то это будет «наблюдающий за действиями гончара».

И оба эти перевода подходят к тому, чем я вдруг занялся. Если по смыслу поговорки, то да, подражатель я – сын пишет, жена пишет, и меня вдруг потянуло туда же. И дословный перевод здесь будет уместен – сквозь прожитые годы я как будто наблюдаю за действиями неведомого мне гончара, который, как из глины, лепит мою судьбу и меня.

Пятьдесят лет назад я, правда, недолго, баловался стихами, но с тех пор ничем подобным не занимался и склонности к беллетристике не имел.

Нет, был ещё один маленький опыт бумагомарания, из которого вышел большой конфуз. В 1967 году после возвращения на свой родной Чирчикский электрохимкомбинат из Красноярска я работал в отделе главного энергетика старшим инженером. Как раз в том году случился арабо-израильский конфликт, который в активной или пассивной форме продолжается до сих пор.

О причинах этой войны я знал очень хорошо, начитавшись тогдашних газет. И гнев к израильской военщине (это словечко пользовалось большим успехом у советских журналистов) меня переполнял. Переполнял так, что я взял и написал хлёсткий памфлет, изобличающий агрессора.

Мало того, что написал. Мне, как всякому пишущему, хотелось этим с кем-то поделиться. И я не нашёл ничего лучшего, как прочитать свою писанину двум своим непосредственным начальникам – главному энергетику комбината Евгению Петровичу Калинину и его заместителю Михаилу Ильичу Шерману. Оба они были евреями. Они прослушали мой памфлет, переглянулись между собой и ничего мне не сказали – не похвалили и не похулили.

Только потом я понял, как неудачно выступил.

К слову сказать, оба слушателя моего памфлета ко мне очень хорошо относились. Как до памфлета, так и после. До самой своей смерти.

Через десять лет после моего неудачного выступления мы с Евгением Петровичем Калининым уже жили по соседству в роскошных по тем временам коттеджах. Он был заместителем генерального директора по капитальному строительству крупнейшего в городе предприятия, производственного объединения «Электрохимпром», в которое преобразовался наш комбинат, а я – главным энергетиком там же.

Этих коттеджей было всего десять, и жило там руководство города и нашего предприятия. С одной стороны нас забор разделял с Калининым, а с другой стороны – с председателем горисполкома Владимиром Алексеевичем Лариным. Он был очень славным человеком, Владимир Алексеевич, добрым соседом, хоть и коротал каждый вечер после работы с тремя бутылками дешёвого портвейна «Чашма». После выхода на пенсию количество «Чашмы» увеличил до пяти бутылок в день. Он всегда был невесел и задумчив, казалось, что-то его гнетёт – то ли фронтовое прошлое, то ли горисполком.

А позади нашего дома были дома генерального директора и главного инженера «Электрохимпрома» Вахида Кадыровича Кадырова и Василия Яковлевича Сосновского.

Рядом с домом директора был дом тоже Кадырова – первого секретаря горкома партии Гайрата Хамидуллаевича Кадырова.

У нас были очень добрые отношения с Евгением Петровичем. Скажу только, что жена его умирала буквально на руках у моего сына.

Что касается Михаила Ильича Шермана… Через пять лет после моего памфлета, когда Е. П. Калинин уходил на другую должность, встал вопрос, кем его заменить. И было принято естественное решение назначить главным энергетиком его заместителя М. И. Шермана. А меня планировали сделать его замом. Однако Михаил Ильич неожиданно предложил меня назначить главным энергетиком, а он так и останется заместителем, теперь уже не Калинина, а моим. Михаил Ильич сказал тогда, что он уже в возрасте, а я молод и энергичен и лучше его знаю производство.

Мы прекрасно работали с ним до самой его пенсии. И после у нас были самые тёплые отношения до самого его отъезда в Израиль.

Через много лет на своё восьмидесятилетие я получил от Михаила Ильича из Израиля очень трогательное поздравление. Ему тогда было 103 года. Мы часто с ним общались по телефону в последние годы, и я мечтал съездить к нему в гости, но не успел, к сожалению. Михаил Ильич умер через год после моего восьмидесятилетия.