Тамара Николаева - Этюды к портрету «Мы»

Вот такой оказалась первая ступенька моего неожиданного, нежданного и потрясающего университета.

Она и внешне была сдержанной, выверено аккуратной, в строгих тонах… Так грустно всегда писать «была» … Но все-таки от первой до второй фразы она прожила интересную жизнь.

Я ею гордилась – Аля Левина проработала все свое время в «Комсомольской правде», которую я выписывала лет с шестнадцати. Многие годы с особым чувством читала большие очерки Али. Нет-нет, не завидуя, а именно гордясь. Человек добился того, что хотел. И уверенно держал планку. Не всякому дано – поучала я круглый глиняный кувшин, когда-то подаренный ею. Кувшин в ответ молчал. А может молча считал: книгу надо читать, книгу!

Вот так и живем. А началось все с трагикомедии.

1961 год. Первый экзамен в университет сочинение. Тема – мечта! Маяковский! Да я его знаю наизусть. На школьных вечерах читала, чеканя слова и рифмы.

И вдруг – в вывешенных списках против моей фамилии двойка… Мир обрушился… Шальная мысль – а вдруг это ошибка… Иду в деканат, а там мне навстречу: «А мы вас ищем! Да двойка у вас, двойка», – «успокаивает» меня мадам с классическим пучком на голове. «Но у нас такое впервые – вы все сочинение написали в одно предложение! Первая заглавная буква и… точка в конце!» Тут даже ее энтузиазм глохнет. «Как? Я же в школе была королевой запятых и вообще всякой пунктуации… Не может быть…»

Мне показывают мое творение. Действительно, ни одной запятой. Мне даже смешно: «Да я же все знаю, давайте расставлю!» Поздно. Они понимают – я волновалась. Но придется приезжать на следующий год. Заработать стаж и снова поступать.

Это уже меня утешают мои соседки по кроватям в огромной комнате общежития на Стромынке. Не жалеют, а отчитывают и наставляют. Аля Левина, поработавшая уже в тульской газете, Галя Подгурская с Украины, тоже видавшая, где раки зимуют. И Наташа Кузнецова из Пятигорска. Очень решительная и смелая. Она проучилась на журфаке год ли два ли, потом маханула на Север и вот вернулась поступать снова.

Они все сдали, поступили. А пока сдавали, я таскалась за ними, как собачонка и слушала, что они говорят. По-моему, у меня даже уши двигались на манер собачьих – чтоб ни звука не пропустить! Не знаю, видно ли было это со стороны, но я так ощущала.

Гулкая комната на двадцать коек – голая казарма, льдина, где ты однажды закоченеешь, если один. Мои «наставницы» ушли по делам. Но пришла бойкая девушка со второго курса, которая почему-то жила с нами, с абитуриентами. Поглядела на мое веселенькое платье в розовый цветочек: «Какое хорошенькое платье! Дай его мне, а сама надень мое. Ну пойдем, пойдем, ну я прошу тебя, не пожалеешь». Идти не хотелось, но очень уж давила на меня эта голая комната. И пошла с новой знакомой к мальчикам с юридического послушать музыку.

Широкие коридоры со стенами, выкрашенными сине-тусклой краской, двери-двери-двери по сторонам. Потом узнала, что наше общежитие было тюрьмой. К тюремному существованию вернулось оно и теперь. А тогда только дух пустыни и отверженности от всего так и висел в воздухе.

Вошли в узкую комнату на две кровати – одна за другой. Крошечный стол у двери, стул и окно в глубокой нише напротив.

В комнате нас ждали всего два мальчика, а я-то думала – компания… Один снял с гвоздя аккордеон и начал играть «Амурские волны». Моя «подруга» тут же легла на кровать. Парень, сидевший до этого на кровати, вскочил и выключил свет. Тут-то все стало понятно. Второй бросил свой аккордеон на пол и схватил меня за руку.

Не на ту напал – я же сильная – шлюпочница, баскетболистка… Выскочила в пустой страшный коридор… Куда идти? В какую сторону? Как нашла свою комнату – не помню. Сижу в ознобе, растерянности и слезах. Пришли мои Аля-Галя. Потребовали – отвечай, что случилось.

Рассказываю и вдруг меня смех разобрал – совершенно не к месту вспомнилась история прошлой осени.

Возвращаюсь домой поздно вечером. Мой пригород безлюден, весь в высоких заборах. По тем временам кричи – не докричишься. Единственные живые существа здесь я и бездомные собаки. Друг друга боимся. Еще боимся встречных. Вдруг встречный – пьяный? В собак кинет камнем, а на меня кинется… Вот и смотрю, судорожно протирая очки – впереди столб или мужик? Стоит или качается?

Догоняет меня тетка с кошелкой в одной руке и табуреткой в другой. Наверное, торговала на базаре семечками.

«Оглянись-ка, девонька, идет за нами мужик?» Оглядываюсь – идет. «Ох, как кто навстречу, он качается, как пьяный. А то прям догоняет-догоняет… Не брось меня, девонька! Боюсь я…»

Мне смешно – когда ты уже не один, разве бывает страшно!? А мужик ускоряет шаг. Ну, как догонит в самом деле? Пожалуй, что и страшно. Доходим до прудочка на углу улиц. Конец ноября, морозно. На пруду поблескивает под фонарем ледок. И я решаюсь – «Давайте по льду, только бегом!»

Нас, как ветром, донесло до другого берега. Мужик за нами. И на середине пруда ледок под ним проломился, и мужик ухнул в воду. «Девки! Не бросайте!» – завопил на всю улицу. А мы стоим на берегу и хохочем. Надо бы бежать. А силы все в хохот уходят. До слез, до икоты. Мужик в воде барахтается, там глубины-то по пояс. Ничего, выберется. Мы опомнились и побежали.

Что там с ним потом было, не знаю. А тетку проводила другим путем. Ей ещё до дальней слободы топать. Вернулась домой и всю ночь во сне смеялась. Мои домашние утром все удивлялись – к чему бы это?

Аля серьезно выслушала и убежденно заявила: «Вот и ты уже не одна, чего бояться? Теперь найдешь выход. Я вижу – сможешь!»

В её голосе было столько уверенности, даже убежденности. Они-то и заставляли меня готовиться ко второму поступлению в университет просто яростно. До смешного – научилась читать на ходу. Хорошо, что дорога всегда была одна и та же.

Поступила. Аля-Галя учились на третьем курсе, но меня не забывали. Аля уже вовсю печаталась в «Комсомолке». После моего второго курса Аля позвала на временную работу, разбирать письма, приходящие в редакцию на викторину, посвящённую Ярославу Гашеку. Месяца два жила в эйфории. И любимая газета, и такие интересные письма, и можно было бегать к Але, которая всем этим руководила.

Аля так и осталась работать в «Комсомолке» на всю оставшуюся жизнь. Командировки, командировки – всё очерки о людях. Когда Али уже не стало, коллеги выпустили книгу её очерков «Тысяча и одна дверь». В предисловии есть очень важная для меня фраза: «Счастливая на друзей, она и сама была замечательным товарищем». Автор очерка об Алевтине Левиной называет ее «репортёр милостью божией… прирожденный газетчик», а может быть ещё важнее был её дар внушать другим уверенность в себя. Всем, не только героям её очерков.