Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Вошедший сам

Лев Олькеницкий-Никулин привёл в своих воспоминаниях высказывание Ларисы Рейснер, убеждённо заявившей:

«Да, мы расстреляли Щастного! Мы расстреливали и будем расстреливать контрреволюционеров! Будем! Британские подводные лодки атакуют наши эсминцы, на Волге начались военные действия».

А Владимир Маяковский никаких воспоминаний об этих весьма драматичных событиях не оставил. В «Я сам» о той поре – всего три слова (даже название города на Неве дано на старый манер):

«Июнь. Опять Петербург».

Четырёхмесячные выступления в «Кафе поэтов» и тесное общение с его анархистски настроенными завсегдатаями сильно повлияли на мировозрение Владимира Маяковского. Взгляды анархистов были ему явно по душе и стали во многом определять его высказывания и поступки. Поэтому точно так же, как в декабре 1917 года, когда поэт-футурист уехал из Петрограда, отказавшись сотрудничать с большевиками, так и в июне 1918-го он расстался с Москвой, поскольку во многом расходился во взглядах с теми, кто начал управлять Россией.

Можно, пожалуй, даже сказать, что Маяковский панически бежал из первопрестольной. Точно так же, как незадолго до этого её покинул Давид Бурлюк, опасаясь, что за связи с анархистами им могут заинтересоваться чекисты. Вполне возможно, что Маяковского тоже вызывали на допрос в МЧК и весьма сурово с ним побеседовали. После этой беседы Владимир Владимирович и решил поскорее покинуть Москву.

Но, как известно, свято место пусто не бывает, и в это же самое время в большевистской столице объявился ещё один анархист, который тоже складывал стихи. Родился он в 1888 году в Екатеринославской губернии в небольшом селе с весёлым названием – Гуляйполе. Его родители были крестьянами. Дату рождения сына они записали годом позже, чтобы спустя годы им не пришлось отдавать слишком молодого паренька в армию.

Восьми лет юный гуляйполец пошёл в сельскую школу. Об этом он сам впоследствии написал:

«Зимою я учился, а летом нанимался к богатым хуторянам пасти овец или телят. Во время молотьбы гонял у помещиков в арбах волов, получая по 25 копеек в день».

Окончив два класса, паренёк учение прекратил, примкнул к группе анархистов, которая занималась грабежами, и стал осваивать новую для себя профессию. Но вскоре грабителей начали арестовывать, и наш юный анархист тоже оказался в тюрьме. В 1908 году его арестовали в очередной раз (по обвинению в убийстве чиновника военной управы). В 1910 году был объявлен приговор: смертная казнь через повешенье. Обречённого гуляйпольца спасло то, что по документам он был слишком молод (спасибо родителям, изменившим год рождения сына). Смертную казнь заменили бессрочной каторгой.

Наказание отбывал в Москве – в каторжном отделении Бутырской тюрьмы, где принялся изучать историю, математику, литературу, перечитав, по его собственным словам…

«… всех русских писателей, начиная с Сумарокова и кончая Львом Шестовым».

Лев Исаакович Шестов (Иегуда Лейб Шварцман) был российским философом-экзистенциалистом, чью книгу «Апофеоз беспочвенности (опыт адогматического мышления)», видимо, и читал юный анархист-каторжанин.

Ещё он начал слагать стихи. Точно так же, как годами раньше сочинял их в той же Бутырке юный Маяковский. Но будущий поэт-футурист к своим тюремным виршам впоследствии относился критически, да и тетрадь с ними при освобождении жандармы у него отобрали – все четверостишия канули в Лету. А стихи каторжанина-гуляйпольца (пусть тоже ещё не очень звучные и ладные) сохранились:

Из тюремных застенков автора этих строк 2 марта 1917 года освободила Февральская революция. Вернувшись в родное Гуляйполе, он организовал отряд «Чёрная гвардия» и стал нападать на поезда: грабить и убивать помещиков, богачей, царских офицеров. Потом сражался с войсками немецкого кайзера, которые после подписания Брестского мира оккупировали Украину. Затем отправился в Советскую Россию, чтобы познакомиться с тем, как в ней развивается анархистское движение.

Звали этого поэта, каторжника и анархиста Нестор Иванович Махно.

Нестор Махно, 1919 г.

Впечатления, полученные от посещения «красных» губерний Советской России, совсем его не обрадовали. Диктатура пролетариата, которую с неимоверным энтузиазмом насаждали в стране большевики, по мнению убеждённого анархиста, только раскалывала трудовой народ. Чтобы проверить свои ощущения, в июне 1918 года Махно отправился в Кремль, где его приняли сначала Ленин, затем Каменев, Зиновьев и Троцкий. После бесед с вождями советской власти Нестор Иванович написал:

«Нет партий, а есть кучки шарлатанов, которые во имя личных выгод и острых ощущений… уничтожают трудовой народ».

29 июня 1918 года Махно покинул Москву. Вернувшись в родное Гуляйполе, он под чёрным знаменем анархии принялся поднимать трудовой люд на всеобщее восстание против иноземных войск, захвативших Украину.

В это время в Закавказье под давлением Турции (но в полном соответствии с Брестским миром) была провозглашена независимая от России Закавказская Социалистическая Федерация Советских Республик (ЗСФСР). Произошло это 22 апреля. А через три дня в Баку на заседании Бакинского совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов был образован Совет Народных Комиссаров (СНК), состоявший из большевиков и левых эсеров. Председателем Бакинского Совнаркома стал большевик Степан Георгиевич Шаумян, являвшийся ещё и чрезвычайным комиссаром российского СНК по делам Кавказа. Так родилась Бакинская коммуна (на день раньше создания Коммуны Северной).

Среди тех, кто голосовал за её создание, был молодой человек, которого звали Яков Исаакович Сербрянский. Он родился в 1891 году в бедной еврейской семье, окончил четырёхклассное городское училище в городе Минске (то есть образование у него – те же четыре класса, как и у Маяковского). Во время учёбы Яков вступил в ученическую революционную организацию (снова как Маяковский). Только его однопартийцами стали не погрязшие в межпартийных дискуссиях социал-демократы, а эсеры-максималисты – те, что устраивали покушения на царских министров, губернаторов и полицейских чинов. Вскоре юный эсер Серебрянский был арестован, год просидел в тюрьме. Потом служил в армии. Во время Первой мировой войны был тяжело ранен и демобилизован. Он перебрался в Баку, где работал электромонтёром на нефтяных приисках, которыми управлял Натан Соломонович Беленький.