Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам

В той тревожной обстановке, когда чуть ли не со дня на день ожидалось начало вооружённого восстания, ГПУ не могло, конечно же, допустить, чтобы его сотрудники безмятежно прохлаждались на немецких пляжах. У Бриков и Маяковского наверняка было чёткое и вполне определённое задание, к выполнению которого необходимо было приступить, как только прозвучит условный сигнал. Вот поэтому их так торопливо и отправили в Германию специальным авиарейсом.

Прибыв на место, наши путешественники встретились с другими агентами ГПУ (Якобсоном, Шкловским и, вероятно, с кем-то ещё, чьи имена пока нам недоступны). Им давались инструкции, как вести себя и что делать во время революции, которая (по расчётам Москвы) вот-вот должна была вспыхнуть, а по словам Радека, « уже началась ».

Вновь обратимся к свидетельствам, оставленным Вальтером Кривицким:

« Наконец, пришла новость: «Зиновьев установил дату восстания».

Отряды Компартии по всей стране стали ждать последних указаний. В адрес ЦК Германской компартии поступила телеграмма от Зиновьева с указанием точной даты. Курьеры Компартии поспешили разъехаться по партийным организациям в разных частях страны с приказом из Москвы. Из тайников доставали оружие. С нарастающим нетерпением ожидали мы условленного часа. И тогда…

– Новая телеграмма от «Гриши», – сообщило нам руководство. – Восстание откладывается…

Снова коминтерновские курьеры засновали по Германии с новыми приказами и новой датой начала революции ».

Ждали её начала и Брики с Маяковским. О том, сколько таких групп, замаскированных под « отдыхающих » находилось тогда в Германии, данных в открытой печати нет. Но группы эти были. И все они ждали сигнала, по которому им предстояло сыграть свои заранее определённые и, надо полагать, хорошо отрепетированные роли.

Борис Бажанов:

« План переворота был таков. По случаю годовщины русской октябрьской революции рабочие массы должны были выйти на улицу на массовые манифестации. Красные сотни Уншлихта должны были провоцировать вооружённые конфликты с полицией, чтобы вызвать кровавые столкновения и репрессии, раздуть негодование рабочих масс и произвести общее рабочее восстание ».

Германская компартия ждала окончательного сигнала из Москвы. Ждал его и Вальтер Кривицкий со своими людьми:

« Несколько недель мы жили по тревоге. Почти каждый день приходили телеграммы от «Гриши» (Зиновьева), означающие новые приказы, новые планы, прибытие новых агентов из Москвы с новыми инструкциями и новыми революционными прожектами ».

Но, готовясь начать мировую социалистическую революцию, гепеушники не забывали и о деле, совершить которое поручил им Феликс Дзержинский: дискредитировать Александра Краснощёкова.

И тут из-за рубежа в советскую Россию вернулся ещё один посланный туда тайный агент ГПУ.

3 августа 1923 года в Москву из полуторагодичного турне по заграницам вернулись Сергей Есенин и Айседора Дункан.

На железнодорожном вокзале их встречал и Илья Шнейдер:

«… поезд подходил к перрону.

Мы сразу увидели их. Есенин и Дункан, весёлые, улыбающиеся, стояли в тамбуре вагона. Спустившись со ступенек на платформу, Айседора, мягко взяв Есенина за запястье, привлекла к себе и, наклонившись ко мне, серьёзно сказала по-немецки: « Вот я привезла этого ребёнка на его родину, но у меня нет более ничего общего с ним… »»

В воспоминаниях Матвея Ройзмана говорится о том, что живший за рубежом и « не скрывавший своей хорошо оплачиваемой тайной работы » Александр Кусиков заявил Есенину, что ему-де запретят въезд в СССР из-за того, что он возвращается сам по себе (без разрешения ГПУ). Сергей Есенин потом с горечью написал:

« Ах, какое поганое время, когда Кусиков и тот стал грозить, что меня не впустят в Россию ».

Однако никаких запретов не возникло, и супруги благополучно приехали в Москву. Какое-то время они прожили в подмосковном Литвинове, где на лето расположилась школа Айседоры Дункан.

Илья Шнейдер:

« Есенин и Дункан рассказывали о своей поездке. Иногда, вспоминая что-то, взглянув друг на друга, начинали безудержно хохотать.

Когда рассказывали о первом посещении берлинского Дома искусств в « Кафе Леон » , Айседора вдруг, восторженно глядя на Есенина, воскликнула:

– Он коммунист!

Есенин усмехнулся:

– Даже больше…

– Что? – переспросил я.

– В Берлине, в автобиографии, написал, что я « гораздо левее » коммунистов… Эк, хватил! А вступлю обязательно !»

Потом все переехали в Москву – на Пречистенку.

21 августа состоялась «Встреча Есенина в Политехническом музее», имевшая шумный успех. Что читалось на том вечере, установить трудно. Но вполне возможно, что Есенин знакомил публику с отрывками из своей новой пьесы «Страна негодяев». Одно её название звучало как некий вызов, а некоторые строки, как бы впрямую обращённые к большевикам, у многих могли вызвать оторопь:

Не случайно это четверостишие советские цензоры в печать не пропускали категорически.

На вечере в Политехническом музее поэта познакомили с актрисой Камерного театра Августой Леонидовной Миклашевской. И Есенин сразу в неё влюбился.

Миклашевская потом вспоминала:

« Долго бродили по Москве, он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему, как ребёнок. Трогал руками дома, деревья. Уверял, что всё, даже небо и луна другие, чем там. Рассказывал, как ему трудно было за границей ».

На Пречистенке Есенин не появлялся. И стал писать стихи, посвящая их Августе:

Через какое-то время поэт организовал помолвку.

Анатолий Мариенгоф о новой влюблённости своего друга написал:

« У Миклашевской был муж или кто-то вроде мужа – «приходящий», как говорили тогда. Она любила его – этого лысеющего профессионального танцора…

Приезжая к Миклашевской со своими новыми стихами, Есенин раза три-четыре встретился с танцором. Безумно ревнивый, Есенин совершенно не ревновал к нему. Думается по той причине, что роман-то у него был без романа. Странно, почти невероятно, но это так ».