Николай Трушин - Заметки провинциального журналиста

Когда Женя появилась на нашем торжественном вечере в честь 8 марта, мы еще раз убедились, что она очаровательна. В первый же вальс подскочил к ней долговязый красавец из первой роты. Она почему-то вопросительно посмотрела на меня. Я молча кивнул.

– Тюха – матюха! – злобно зашипел-на меня Яшка.

– Собака на сене, – рубанул Артем.

Я же был в смятении. Ну, «тюха – матюха» понятно. Это что-то вроде растяпы. А причем «собака на сене»?

В антракте мои друзья выразительно поговорили с долговязым красавчиком из первой роты. Возле Жени он больше не появлялся. Но и Женя ни с кем не танцевала. Она увела меня в соседний зал, где проходили викторины. Мы только договорились о переписке, как подлетели мои друзья. Утащили танцевать.

Вскоре мы уехали и летний лагерь. Готовились к государственным экзаменам. Нагрузка была, дай бог! Но я буквально вырывал каждую свободную минутку, чтобы написать письмо Жене. Друзья не догадывались. Темнота! Считали, что я строчу в окружную газету. Даже подбадривали:

– Давай, давай, пригодится гонорар на прощальный вечер!

Правда, как-то подозрительно поглядывали на обилие писем, приходивших на мой адрес. То были Женины письма! И где только я слова такие находил, и сейчас ума не приложу. Но это не сразу вышло. Вначале стихами баловался, вроде «Мы с тобою не дружили, не встречались по весне», А потом и классиков начал цитировать: «Не скроют любовь ни ссоры, ни версты…». Женя деликатно так поправила: «Борис Пастернак – хороший поэт. Но я бы хотела знать твои мысли, твои слова».

Мы делились впечатлениями о виденном, пережитом, прочитанном. И это нас сближало. В чем-то не соглашались, яростно спорили. Но в главном были едины – жить надо достойно, честно и чисто. И вот ее очередное письмо. На всю жизнь запомнились слова: «Хочешь, буду твоей, совсем, совсем твоей?».

Любовь требует жертв. Это точно. Много сил и времени отнимала переписка. На государственных экзаменах по некоторым предметам я получил четверки и даже схватил одну тройку. А мои друзья закончили училище по первому разряду. Имели право выбора. А я – куда пошлют. Дружба дружбой, а служба службой. Одессит Яшка выбрал Таврический военный округ, Артем – Закавказский. Ну, а меня ждал Краснознаменный Дальневосточный. А там маячили Сахалин и Курильские острова. Ждали Приказа министра обороны. На одном свидании Женяя пококетничала:

– Могу и Крым, могу и Кавказ посмотреть.

Я сразу понял, откуда ветер дует.

– Где уж нам уж выйти замуж! – с обидой вырвалось у меня. И уж было собрался сделать поворот «кругом», но Женечка, милая, родная моя Женечка опередила:

– Дурачок, да я уже маме призналась, что на Дальний Восток с тобой уезжаю…

Лейтенантские звездочки решили «обмывать» в самом роскошном ресторане. Пригласили Женю. Единственную, нашу. Встречали ее возле кинотеатра, Вот она появилась Легкая, быстрая, «бегущая по волнам». Аж сердце захолонуло…

– Здравствуйте, мальчики, вас и не узнать…

И вот настал этот момент! Нет, надо было видеть дурацкие физиономии моих чудесных друзей! Я взял Женю за руку и галантно представил:

– Знакомьтесь, моя жена Евгения…

У атлета Артема Друяна как-то враз опустилась могучая грудь, словно из автомобильной шины выпустили воздух. У Яшки Чернова что-то защемило в горле, и он даже не нашелся, что ей сказать, тем более исполнить свою любимую «Я встретил девушку…».

Придя в себя от изумления, он свирепо прошептал:

– Ну, тюха-матюха!

Да, боевые мои друзья явно меня недооценили. Как-никак, все же внештатный военкор армейской газеты. Что – что, а письма-то писать умел. Они и сыграли решающую роль. И не соблазнилась Женя ни Крымом, ни Кавказом

Николай Тимофеевич и героиня рассказа «Тюха-матюха» Женечка. Его верная супруга Левашова Евгения Максимовна. Безропотно делившая с мужем все тяготы офицерской, а затем и журналистской жизни.

Баловался я как-то фельетонами. Накапливал, так сказать, литературный опыт. Чуть что, на стол редактора – фельетон. Честно признаюсь, далеко не шедевры выходили, но иногда печатали.

Работал у нас в поселке часовщик, здоровенный такой детина, но со слабинкой – «закладывал за воротник» иногда шибко. Прихожу как-то в часовую мастерскую, а он в стельку пьяный. А так как сытый голодному не товарищ, то общего языка не нашли. Я сразу же фельетон о нем и тиснул. Без ложной скромности скажу: часовщик в фельетоне хорош получился. Фактурный такой, узнаваемый. Напечатали.

Уходя на работу, дверь мы не запирали. Просто вставляли в ушки для навесного замка деревянный колышек. Он надежно охранял наше жилище от сквозняка и любопытных дворовых собак. А если в гости кто заглянет, то увидят колышек и поймут, что хозяев нет дома и надо зайти попозже. Такие вот времена были. Как-то прихожу на обед и глазам своим не верю: колышек на крыльце валяется, дверь настежь распахнута. И это средь бела дня! Что за разбой?

Вхожу в дом и вижу: посреди комнаты сидит этот бугай, часовых дел мастер и ухмыляется:

– А, «журналюга» пришел…

Я чуть было труса не дал вначале, но виду не подал, а еще хорохориться стал: что это, мол, за «визит вежливости»?

– А ты что, непонятливый? – пошел в наступление детина. – Морду пришел бить тебе. За что опозорил меня на весь район?

И он стал медленно подниматься. С пьяного что взять, и садануть может за милую душу.

А у меня лихорадочно мыслишка бьется: ошарашить кочергой не успею, да даже допрыгнуть до кочерги не успею, в боксе явно проигрываю в весовой категории. Можно было, конечно, на утек пуститься, но этот вариант я даже не рассматривал. Что делать? Взгляд упал на книгу, лежащую на столе. Вот уже несколько дней я зачитывался приключениями «рыцарей плаща и кинжала». И меня озарило! Я внутренне собрался, постарался придать голосу стальные нотки:

– Гражданин, не усугубляйте. На Вас ведь, кроме сегодняшнего проникновения с взломом и угроз, еще много чего висит. Или Вы думаете, что нам ничего не известно?