Леонид Хаит - Присоединились к большинству… Устные рассказы Леонида Хаита, занесённые на бумагу

Шло время. Человеческий мозг научился связывать то, что он видел, с тем, что он слышал. Научился соединять краски и звуки. Он научился понимать, что такое глубина и что такое расстояния. Затем возникла речь. А там уже мозг научился связывать несвязываемое – то есть научился ассоциативному мышлению, и постепенно человек получил возможность стать поэтом и учёным. Настал момент, когда человек стал человеком. И теперь его мозг остановился в своём развитии. Человеку предстояло не столько умнеть, сколько приспосабливаться к себе подобным. И возникло понятие уживчивости, а затем и взаимопомощи – а иначе не выживешь. Возникло удивительное человеческое свойство – сострадание.

Археологи, раскапывая могилы своих далёких предков, обнаружили бесконечное множество искалеченных людей, долгие годы проживших с полученными травмами. Понятно, не душевными, а физическими. Но потом они ещё долго жили на нашей земле, так как нашлись им подобные которые не съели их, не бросили в лесах и пещерах, а заботились о них, ухаживали за ними. Возникло понятие, которое много веков спустя назовут нравственностью.

Одним из его признаков являются могилы. Желание сохранить память об усопшем. Знаменитая формула о том, что «он присоединился к большинству», возникла много веков после погребений, когда ещё живых было больше, чем умерших. И один за другим возникали на нашей планете памятники отошедшим в иной, поначалу непонятный, мир.

А затем человечество стало пересматривать возникшие на его заре нормы нравственности: памятники стали не только создавать, но и уничтожать. Сколько их, снесённых с пьедестала, превращённых в пепел, низвергнутых, сровненных с землёй, давно поросших травой, застроенных другими памятниками новых эпох!

Могильные холмы сметены с лица земли не только ветром, но и забвением.

Из истории вырывают страницы в надежде на то, что пропажу никто не заметит.

И летят в воздух творения художников и памятники эпохи.

Когда-то давно мне довелось побывать в Каунасе. Друзья повезли меня за город смотреть Пажайслисский монастырь. Он оказался закрытым на реставрацию. Пока мои гиды пошли договариваться о возможности проникнуть за запертые ворота, я бродил вокруг монастырской стены среди трав и строительного мусора. И вот случайно наткнулся на две заброшенные, заросшие бурьяном могильные плиты. С трудом прочитал надписи на них:

Действительный тайный советник Алексей Фёдорович Львов. Композитор народного гимна «Боже, царя храни!». Родился 25 мая 1798 года. Скончался 16 декабря 1870 года .

А на другой плите:

Вдова тайного советника Прасковья Агеевна Львова, урождённая Абаза.

Упомянутый «народный гимн» пели после смерти автора ещё довольно долго.

Интересно, у какой монастырской стены будут погребены Михалков и Эль-Регистан?

В 1833 году скрипач и композитор Алексей Фёдорович Львов, после одобрения своего сочинения шефом корпуса жандармов Александром Бенкендорфом, пригласил Николая I прослушать написанный им гимн на слова Василия Андреевича Жуковского «Молитва русского народа» – официальное название гимна «Боже, царя храни!». Государь, прослушав сочинение четыре раза, со словами: «Спасибо, спасибо, прелестно, ты совершенно понял меня», – обнял и расцеловал композитора.

Богиня памяти Мнелюзина тоже похоронена давным-давно.

В 1524 году князь Василий основал в Москве Новодевичий монастырь, чудом уцелевший до нашего времени. Множество событий русской истории связано с этим памятником. С каждым годом события эти тускнеют, уходят из учебников истории и вычёркиваются из утверждённых свыше информаций экскурсоводов.

Воспетый поэтами и историками царь Пётр I вступил на российский престол в десятилетнем возрасте. Правление страной ребёнком вызвало многочисленные внутрисемейные распри. Его мать Наталья Нарышкина находилась с родственниками своего мужа от первого брака боярами Милославскими во взаимоотношениях коммунальной квартиры. Примерно так же, как сегодня, в ход шли любые средства, лишь бы опекунство взяла на себя царевна Софья.

Во внутрисемейной вражде Софья была побеждена. И упрятали её в тот самый Новодевичий монастырь, в который возят сегодня иностранных туристов. Но тогда, три века тому назад, в нём была заточена опальная царевна и под окнами её кельи были повешены, по приказу Петра, трое из 799 опальных стрельцов.

Софья смотрела на их казнь сквозь узкую щель Смоленского собора.

А там, где были казнены мятежные стрельцы, вздумавшие восстать против государя, воздвигнуто государственное кладбище.

Чтобы быть похороненным на нём, необходимо специальное разрешение городского совета.

На кладбище лежат руководители государства, которым не нашлось места в Кремлёвской стене. Над останками генералов и маршалов воздвигнуты каменные фигуры в натуральную величину… На так называемой коммунистической аллее покоятся многочисленные члены РСДРП, бывшие народовольцы, весь клан Аллилуевых, брат Владимира Ильича. Даже Вера Фигнер, умудрившаяся дожить до 1948 года, покоится на этой аллее.

Невдалеке – мхатовцы и их кумир А. П. Чехов. Перенесли сюда и прах Гоголя. Камень, который выкопали из его прежней могилы, теперь служит памятником Михаилу Булгакову.

Целая история государства.

И те, кто стрелял, и те, в кого стреляли, – покоятся рядом.

Вот, например, под этой плитой лежит В. Ульрих – председатель всех знаменитых процессов тридцать седьмого. А это… Впрочем, каждая могила здесь – страница истории и пересказывать её нет смысла.

В студенческие годы у нас была игра, целиком построенная на знании романов Ильфа и Петрова. Мы собирались вместе и устраивали друг другу испытания: надо было точно процитировать авторов, ответить на самые каверзные вопросы: «Какое доказательство привёл Остап Бендер в споре с ксендзами, убедившее Адама Козлевича в том, что Бога нет?» Или, скажем: «Какого цвета носки были на Васисуалии Лоханкине?»

Кроме того, мы писали шуточные диссертации. Помню, что «защищал» их дважды. Одна из них называлась «Вопросы любви и брака в романах Ильфа и Петрова», другая – «Уголовно-правовые воззрения Остапа Бендера». Темы этих диссертаций точно соответствовали содержаниям лекций в Харьковском юридическом институте, где я в то время учился.

Между прочим, институт этот носил имя Лазаря Моисеевича Кагановича. Потом ему присвоили имя Феликса Эдмундовича Дзержинского. Но это так, вскользь, к проблеме памятников. Какое имя он носит сегодня – не знаю.

Итак, мы увлеклись Ильфом и Петровым.

Наверное, поэтому, как только начал работать в театре – предложил инсценировать «Двенадцать стульев».

Впрочем, мои первые воспоминания связаны с другим спектаклем. В пьесе, написанной местным инспектором Управления культуры Зоей Чириковой «Золотой орех», я создавал образ Лошадки. Моя героиня дважды за весь спектакль пробегала из одной кулисы в другую с ржанием, над которым режиссёр спектакля работал достаточно тщательно. Через несколько дней после премьеры я впервые в жизни прочитал свою фамилию в газетной рецензии: «Лошадка (артист Хаит) – не выразительна».