Татьяна Кузминская - Моя жизнь дома и в Ясной Поляне

Мы не заметили, как надвинулась туча, и снова полил сильный дождь. Почти бегом дошли мы до первой избы, где мы и расположились.

Хозяин, старик с бородой, приветливо отнесся к нам. Лев Николаевич всегда находил, что говорить со всеми, и стал беседовать с стариком.

Вошла и молодая баба с ребенком на руках; она подошла к нам и стала жаловаться на болезнь своего мальчика. Лев Николаевич сидел около нас, сестер.

– Как есть весь закорявел, – говорила баба, – чешется, и день и ночь покоя нет, изомлел весь, не знаю, что и делать с ним.

С этими словами баба подняла рубашонку до самой головы и показала нам обнаженное, больное тельце мальчика, кричавшего во весь голос. С сожалением признали мы всю свою беспомощность, так как не знали, чем лечить экзему.

Лев Николаевич молча наблюдал за тем, что происходило. Попов отошел в сторону.

– А давно он болен у тебя? – спросила Лиза.

– Да, уже с неделю-две будет, – отвечала баба.

– Вот что, – вмешалась я, глядя с сожалением на мальчика, – приходи к нам, папа вылечит его.

– Он тебе и лекарство даст, – говорила Соня. – Мы живем в Покровском.

И Соня растолковала ей, как найти дачу. Поблагодарив нас, баба унесла плачущего мальчика.

Переждав дождь, мы отправились в обратный путь по другой дороге. Лев Николаевич никогда не любил возвращаться по той же дороге и часто заводил нас Бог знает куда.

Он шел с Соней, я поодаль с Петей и Пако, а Лиза с Нилом Александровичем. Лесная дорога была очень узка, и мы шли гуськом. Мы подошли не то к ручью, не то к глубокой луже. Все остановились в раздумий, как перейти ее.

– Вот так завели нас, – обратилась я ко Льву Николаевичу.

– Мадам Виардо, хотите я перенесу вас на спине? – сказал Лев Николаевич.

Имя Виардо заменяло то недоумение, которое Лев Николаевич, как я заметила, часто испытывал, как называть меня: в третьем лице он звал меня Таня, Танечка, а обращаясь ко мне, он, вероятно, находил это слишком интимным.

– Я перенесу вас, хотите? – повторил он.

– Хочу, если вам не тяжело, – сказала я.

Я вскочила на пень и к нему на спину, и он решительно зашагал по воде. Вода покрывала ему всю ступню.

– Ай, ай, ай! Куда вы нас завели! – кричала я.

– Не говорите ничего, не то меня бранить будут, – сказал он, улыбаясь.

Я замолчала, и, когда он ссадил меня, поблагодарила его.

Никто еще не прошел кроме нас, все примерялись, как пройти.

– Ну, Петя, прыгай, прыгай, – сказал Лев Николаевич, протягивая руку.

Петя прыгнул прямо в воду при общем смехе.

– Софья Андреевна, вы не решаетесь и ищете место для перехода, – говорил Попов, подходя к ней. – Я помогу вам, перенесу вас.

– Нет! – закричала Соня, вся покраснев и видимо испугавшись его намерения. Она сразу шагнула всей ногой в воду и быстро, с брызгами во все стороны, перебежала ее.

Петя и я дружно рассмеялись. Я сейчас поняла, в чем дело, поняла ее испуг при Льве Николаевиче. «Попов без чутья, – подумала я, – нельзя нести Соню – она большая, а он хотел, как Лев Николаевич. Меня можно», – решила я.

Лиза степенно переходила ручей с помощью сучьев, принесенных Пако. Теперь я смотрела на нее и думала:

«Ведь вот, никто не предложит перенести ее. Отчего? Она совсем другая, чем мы с Соней».

Дорогой Соня спохватилась, что потеряла калошу.

– Вероятно, я выронила ее в ручейке, – говорила она. – Теперь мама будет бранить меня.

– Неужели? – спросил Лев Николаевич. – А давно ли бранили Любочку в коротеньком платьице! И как это все недавно было.

Дома Лев Николаевич, увидев мама на террасе, сидевшую, как всегда, за работой, подошел к ней.

– Любовь Александровна, – совершенно неожиданно начал он, – я пришел сказать вам, что ваши дочери очень хорошо воспитаны.

Мама удивленно подняла голову.

– А что такое? – спросила она; она не знала, серьезно ли говорит он или в шутку.

Лев Николаевич рассказал наш приход в избу из-за сильного дождя.

– Баба принесла ребенка лет двух, – говорил он, – и просила полечить его от экземы. И вдруг совершенно неожиданно обнажила больного мальчика. Я наблюдал за вашими дочерьми. Ни одна из них не сконфузилась, не отошла в сторону, не выразила никакого жеманства, несмотря на присутствие нас, трех посторонних мужчин. Они серьезно и внимательно отнеслись к болезни ребенка, – говорил Лев Николаевич.

Я одна присутствовала при этом разговоре, сестры ушли наверх. Я видела, как довольно улыбалась мама. Она любила, когда нас хвалили, а сама хвалила нас очень редко, что меня часто огорчало.

Вскоре мы все сидели за чайным столом. После дождя был солнечный закат и чудный летний вечер. На столе кипел самовар, «член семьи», как я называла его. Стояла простокваша, домашний хлеб и прочее. Нил Александрович тоже остался у нас пить чай.

– Как хорошо, уютно у вас в Покровском, – сказал Лев Николаевич, подходя к столу.

Он был в духе и про свое неприятное дело больше не говорил.

Вечером, когда все разошлись и мы ложились спать, я спросила Соню, о чем они говорили дорогой.

– Он очень одобрил меня, что я не позволила Попову перенести себя, – говорила Соня. – Я это самое и ожидал от вас, сказал он мне. Потом расспрашивал, что я делала за все это время и чем увлекалась.

– Ну, а ты что же говорила? – спросила я.

– Рассказывала, что было, что гостил Кузминский, и приезжал брат Саша, что было очень оживленно и весело, а он спросил меня: а что, любовь Танечки и Кузминского прошла?

– А ты что сказала? – с волнением спросила я.

– Сказала, что не прошла, только, что вы поссорились. Он спросил, за что. Я ему рассказала.

– Ну зачем ты рассказала, – закричала я. – Он будет меня осуждать.

– Нет, – спокойно заметила Соня. – Ему все можно сказать, он все поймет. Он сказал, что Кузминский славный и серьезный малый. А потом я сказала ему, что писала это время повесть, но еще не окончила ее. Он очень удивился и заинтересовался ею. И все говорил: «Повесть? Как же это вам в голову пришло, и какой сюжет вы избрали?» Описываю приблизительно нашу жизнь, сказала я.

– Кому же вы даете читать ее?

– Я читаю ее вслух Тане.

– А мне дадите?

– Нет, не могу, отвечала я. Он спрашивал, «отчего?». Но я не сказала ему, что описываю и его, и оттого не даю. Он очень просил меня, но я стояла на своем.

Тут подошла к нам Лиза, и мы прервали разговор.

На другой день приехала к нам семья Оболенских; они проводили лето в Всесвятском. Князь был губернатором в Москве. Его жена, урожденная Сумарокова, была очень милая женщина, лет тридцати двух. У них были дети. Я помню двух старших, Катю и Сережу. Я постоянно играла с ними и любила бывать у них. У них был ослик и маленький экипаж, в котором мы катались.