Анатолий Терещенко - Воин эпохи Смерша

Эти годы запечатлелись в цепкой памяти ребенка на всю жизнь. Говорят, он одинаково переживал за чувство холода и голода, потому что они, как считал Александр Алексеевич Шурепов, – вечные спутники хаоса и неразберихи в государстве.

Саша встал раненько утром. С другом Григорием, жившим по соседству, договорились порыбачить. Они встретились на перекрестке сельских улочек, что соединялись в проселочную дорогу, круто спускающуюся к речке Кудьме, которая пересекала и делила село, ставшее со временем пригородом Нижнего Новгорода, ровно пополам. Два закадычных друга договорились порыбачить. Снасти привычные – удочки. Удилища из лещины. Бамбуковые тогда были редкостью, не говоря уже о пластиковых. С бамбуковыми удочками красовались на рыбалке только люди побогаче и поопытнее.

Солнце еще пряталось где-то в восточной части горизонта, озаряя снизу часть неба лилово-малиновым светом. Холодные росы обжигали босые ноги ребят. Но скоро ступни адаптировались к зябким каплям, прилипшим к стреловидным кончикам поднявшейся за ночь травы. Особенно холодными казались кучерявые заросли спорыша, в которых росы было намного больше, чем на других зеленях.

Александр, долговязый паренек, самый высокий в классе, неожиданно спросил своего друга:

– Гриша, а червей живых прихватил? Надеюсь, не таких дохлых, как в прошлый раз?

– Нет, Саша, свеженьких подкопал…

– Я тоже… Кстати, взял на всякий случай каши и теста, – ответил Александр.

– Думаю, клев сегодня должен быть отменный – погода шепчет!

– Дай бог!

Спустившись к реке и облюбовав место для рыбалки, они тихонько примяли сухие стебли осоки. Получились удобные, чем-то напоминающие большие гнезда места для спокойной ловли.

У Саши было две удочки, Григорий всегда ходил к реке с тремя. Прикормив кашей рыбу в прибрежной глади водоема, ребята забросили удочки.

Пока Александр расставлял коробочки с наживкой, друг внезапно тихо проговорил:

– Сань, у тебя клюет…

Александр взглянул на то место, где мгновение назад покачивался поплавок одной из удочек, но его не оказалось на воде. Потом он вынырнул, постоял восклицательным знаком некоторое время, и вдруг белый стержень очищенного гусиного пера стал снова погружаться. Когда сигнализатор повело в сторону, Саша сделал легкую подсечку и выдернул из воды первый трофей – подлещика величиной с ладонь.

Сняв первый улов с крючка, он положил осторожно рыбину на траву, а сам спустился к реке, зачерпнул небольшим ведерком воды и бросил туда свою трепыхающуюся первую добычу. Нацепив нового червя на крючок и трижды плюнув на приманку, он вновь закинул удочку.

Саша за полчаса поймал еще пять рыбок. А вот у Гриши сначала не пошла рыбалка – никак не клевало.

– У меня ни фига не получается! Дай твоего червяка.

– Бери, – улыбнулся Александр.

К удивлению обоих, Гриша стал тягать одну за другой рыбешки, а у Саши затормозился клев.

«Сглазил недобрым оком меня Гришка. Вот и делай хорошее другому, а оно, выходит, может обернуться плохим, – подумал Саша. – Нет, все же это случайность, а может, мои черви лучше. Но тогда почему у меня перестало клевать? Чудеса, да и только!»

Увлеченные рыбной ловлей, ребята не заметили, как дневное светило, выкатившись золотым колобком из-за лозняка, стало быстро подниматься. Теперь оно не только ярко блестело, но и припекало. Разморенные агрессивно наступающим зноем рыбари стали все чаще и чаще ополаскивать лицо водой.

К одиннадцати от жары было уже невмоготу сидеть на берегу. К тому же одолевали слепни, не только раздражающе ползая по телу, но и больно жаля.

– Давай, Гриш, смотаем удочки и сами смотаемся, – предложил Александр.

– Я за – голова от жары гудит, как колокол, – согласился Григорий.

И вот уже юные рыбаки, хвастая друг перед другом своими трофеями, разомлевшие, лениво поплелись по домам, чтобы показать родителям, что они тоже уже могут быть причислены к рангу семейных добытчиков.

Ребята часто выходили к Волге, которую по сравнению с Кудьмой называли Кстовским морем. Река тут была широка, величава и шумна. Они любили наблюдать, как по Волге сплавляли кругляк. У Кстовской пристани бревна вылавливали длинными баграми рабочие, грузили на телеги и отправляли для распиловки на брус и доски. Причем пилили пильщики вручную на высоких козлах, которые казались сельской ребятне просто огромными живыми существами, крепко стоящими на широко расставленных ногах и подставившими свои узкие спины для работы с древесиной.

Бревно укладывали поперек двух таких «станков». Один пильщик забирался наверх козел по грубо сбитой из тонких хлыстов лесенке, другой находился внизу. Потом периодически менялись ролями из-за «вредного низового производства». Опилки сыпались под рубашку или прилипали к голому вспотевшему телу и неприятно кололи. Это был каторжный труд. Особенно в летнее время.

Видели Саша и его друзья и другой речной промысел – ловлю рыбы сетями, в основном громадными неводами. Во время путины ребятня высыпала на берег поглазеть на сомов. Всем хотелось увидеть именно этих пойманных «крокодилов», байками о которых родители пугали малышей. Говорили, мол, в глубоких омутах Волги живут такие сомы, что нападают не только на детей, но могут проглотить взрослого человека и даже корову. Приводили «конкретные» примеры.

Когда попадалась такая «колода» с длинными усами и хищной пастью, дети радовались, считая, что поймали того самого людоеда, которым стращали родители. Часто ребята выходили на высокий берег, чтобы визуально встречать и провожать проходящие медленно большие белоснежные пароходы и мрачноватые баржи. «Пассажирки», так величались суда с отдыхавшими, хлюпали и брызгались огромными ходовыми колесами по обеим сторонам бортов или большим барабаном на корме вместо современных винтов.

Любил Александр провожать журавлей, которые улетали в теплые края с приближением российских холодов. Обычно он говорил: «Журавли летят в чужую весну, чтобы вернуться в свою».

Дети всегда помогали родителям по хозяйству то ли в огороде, то ли непосредственно по дому. Такая работа по селам не прекращается до сих пор. Заготавливали дрова – сухостой. Не только зима открывала дверцы горящих печей и плит, но и лето требовало огонька – на плитах готовилась пища ежедневно и круглогодично. Поэтому топливо было нужно всегда. Оно являлось всепогодно-стратегическим материалом.

Рослому и набирающему не по дням, а по часам физическую силу волжскому богатырю не составляло труда принести из леса вязку хвороста или даже обломок соснового или березового ствола. Потом дрова резали и кололи, аккуратно складывали штабелем для сушки.