Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

– Горячий, он обладал вкуснейшим запахом, а горбушка хрустела во рту. Зато мякиш из сырого теста камнем ложился на желудок. Помню и круглые кукурузные лепешки, и, как ни странно, когда бываю в Америке, с удовольствием ем corn bread. Очень люблю чай из цветов липы, которую сам ныне собираю около дома в Яауепзсоий Рагк. До сих пор люблю ещё одно блюдо тех голодных лет: суп из чечевицы.

Хотя тюремный суп из фасоли князь называет похлёбкой из непотребного, но, оказываясь в Болгарии, непременно идёт в лучший ресторан Софии и заказывает там болгарское национальное блюдо «фасул чорба».

Я за свою почти полувековую журналистскую практику редко встречал героя своих очерков, который бы так любил себя. Этот грех – эгоизм – подмечаю в себе тоже. Князь, вне всякого сомнения, нарцисс и ему нравится внимание серьёзной прессы. Мне тоже свойственно стремление к публичности: иначе я бы не занимался журналистикой, преподаванием.

Спустя десятилетия с момента нашей первой встречи с князем, я пришёл к нему после его развода с первой женой, Ниной, и сказал, что нынешние апартаменты выглядят скромнее прежних. В подтексте замечания – стандарты, которыми набита моя бедная голова: мол, пощипала вас прежняя супруга! В ответ о ней ни одного худого слова, хотя оставил ей квартиру, часть архива, любимые картины. Да, поначалу поселился с Джун в её пятиэтажном доме. А потом вместе решили: важен комфорт, а не престиж, и перебрались в этот.

Далее, я интересуюсь, когда и как он от собирательства и коллекционирования произведений искусства пришел к меценатству. В голове у меня с моей советской ментальностью уже рисуется образ мецената с идеалами добра. Никита Дмитриевич остужает меня вопросом: почему в Америке так много прекрасных музеев? Потому что даритель снижает свои налоги, которые списываются на сумму пожертвования. Так что дарить побуждала не совесть, а экономия. Иначе говоря, выгода! Ещё пример. С моим советским максимализмо-м в очередной раз пытаю князя, что он чувствовал, когда мать говорила ему, уже взрослому сыну: иду на явочную квартиру, чтобы писать очередной донос. Никита Дмитриевич на мгновение перенёсся в те времена и тут же отвечает: «Я чувствую боль за мать, что ей это приходилось делать. Я всегда очень любил мать и никаких нравственных терзаний не испытывал! Выживать надо было! Отца, которого поначалу выпустили, снова посадили и к тому времени уже расстреляли!..»

С той первой встречи я помнил, что элегантность в одежде князя была притчей во языцех у журналистов. Его склонность к гедонизму, как и моя, вне всякого сомнения, следствие пережитой бедности и безденежья в наших эмигрантских семьях: князя Никиты Лобанова-Ростовского в Царской, а затем социалистической Болгарии, и моей семьи в Стране Советов.

Жизнь перемешивалась с сюжетом, который сложился у меня ещё до того, как я начал писать книгу. Наше общение с Никитой Дмитриевичем было ежедневным, на самом пике, когда он предложил мне присутствовать на встрече с его приятелем Диком Кулсоном, крупным адвокатом в прошлом, которого знал ещё по Нью-Йорку. Они не виделись 20 лет. Приятель прилетел с Багамских островов, намереваясь собрать материал и написать очерки о коллекционере Никите Лобанове-Ростовском. Встреча прошла более чем обыденно: без цветов для супруги, без багамских сувениров. Позже, на мой вопрос насчёт цветов князь улыбнулся: «Нет, это не принято на Западе!» Но ведь я-то пришёл в княжеский особняк со своими старыми представлениями! Я знаю, что и цветы, и сувениры, и дружеские объятия должны быть непременно. Знаю также, что гостя надо угостить…

Живя в Лондоне, посетителей и гостей принимаю редко, но если они случаются, чаи с ними гоняю и даже готовлю для них борщи. Жадным себя не считаю. Хотя скупость иногда подмечаю и тогда стараюсь доказать обратное. Пятьдесят лет я прожил в голодающей стране с хроническим дефицитом, прежде всего, продуктов питания. При нищенском уровне жизни значение подарков, уровень приема гостей у моего поколения преувеличено. А подсознание не меняется даже в эмиграции.

Когда мои студенты едут в Россию и потом рассказывают о необыкновенном гостеприимстве русских, я советую не обольщаться. Характер нации, традиции – тут последнее дело! И если вы попали в сети этого хлебосольства, то будете себя чувствовать крайне неловко, видя, как хозяева тратят на угощения последние деньги. Ну, а затем ждите гостей в Лондоне. И тогда уж, будьте любезны готовить завтраки. А обеды и ужины – с «первым, вторым и третьим», т. е. закусками, горячим, десертом. И не вздумайте вести их вместо этого в ресторан за углом, паб, даже в Макдональдс. У вас в доме, прежде всего, стол должен ломиться от яств! Но ничего подобного в доме князя не происходило. Вместо того, чтобы парить-жарить на кухне, Джун, очаровательная супруга Никиты Дмитриевича, предложила нам чай-кофе, поставила вазочку с печеньем и отправилась в сад. В продолжение трёхчасовой беседы приятелей я через широкое окно наблюдал, как она обрезала в саду кусты, складывая ветки в чёрные мешки. На следующий день нашей встречи с князем в Лондоне стояла жара, и нам предложили холодной воды со льдом. А спустя два часа, князь вдруг сказал, что пришло время приготовить сэндвичи, удалился на кухню и вернулся… с кофе для себя. Тогда я достал из портфеля яблоко и стал грызть его. Впрочем, перед нами стояли бокалы для прохладительных напитков, но уже пустые, на что хозяин, уверен, по рассеянности не обратил внимания…

Позже, по дороге домой, размышлял, как объяснить себе своего героя. Страшно не хотелось разочароваться в нём! Но ведь даже лёгкое застолье связано со временем, транжирить которое князь не намеревался! Тут всё вдруг встало на свои места: и образ его мыслей, и стиль жизни. Чаи гонять – время терять! Почему-то вдруг вспомнились рассказы о фантастической скупости едва ли не самого богатого советского писателя-переводчика Самуила Маршака. Не чай он жалел, а время. Потому собеседников отбирал скрупулёзно, в гости звал редко. На молву, похоже, ему было наплевать! Зато сколько оставил стихов, сколько замечательных переводов! Тем не менее, я решил испытать правильность хода собственных мыслей, и вечером того же дня отправил электронное письмо: мол, вижу, не по-княжески живёте, Никита Дмитриевич: жена в саду работает, вы сами себе сэндвичи жарите, кофе варите… А где челядь? Где прислуга? Ответ его замечателен:

– Я ежедневно делаю кофе и сэндвичи для моей секретарши Ольги. Она много лет состоит у меня на повременной оплате. Приходит к полудню и пашет допоздна. Это минимальное внимание, которое я ей уделяю. Джун не разрешает и не хочет у нас иметь проживающую прислугу, чего я предлагаю много лет. Да, днём приходит домработница. Со всем остальным в доме мы управляемся сами. Пока, как видите, дополнительных слуг не требуется. Время дорого! Это самое ценное, что каждый из нас имеет. Время нужно очень беречь, если хотите что-нибудь создать. Конечно, разные люди трактуют такой стиль жизни по-разному. Но бессмысленные разговоры, даже с бывшим приятелем, во время интервью считаю неуместными.