Николай Павленко - Петр III

Третий этап в воспитании и обучении существенно отличался от второго. Если во втором этапе Брюммер стремился навязать подопечному свою волю грубыми методами, то новый наставник Штелин, напротив, приспосабливался к капризам воспитанника и беспрекословно их выполнял, что тоже не способствовало развитию у него добродетелей. Что касается знаний, которые должен был усвоить принц, то они были столь поверхностными и несистематическими, что, по признанию самого наставника, быстро исчезли из памяти Карла Петера.

Выше отмечалось, что одновременно с уроками Штелина производились занятия с целью усвоения основ православной веры. Когда герцог выучил катехизис, приспело время его крещения. Оно состоялось в торжественной обстановке в церкви Летнего дворца. Отныне Карл Петер стал именоваться Петром Федоровичем. Одновременно с крещением Петр Федорович был объявлен наследником престола.

Командовала церемониею сама набожная императрица, она показывала наследнику, как и когда надлежало креститься, несколько раз целовала его и проливала слезы умиления. В течение восьми дней двор отмечал это событие празднеством. Если верить очередному донесению Пецольда, то церемония крещения и объявления Петра Федоровича наследником престола у многих представителей дворян и Сената вызвала недовольство «тем, что по такому важному делу вовсе не спросили их мнения». Даже генерал-прокурору императрица сообщила об этом 16 числа, когда повелела составить манифест и формулу присяги и напечатать их втихомолку и под стражей, угрожая своей немилостью в случае разглашения».

В другом письме, датированном 15 декабря 1742 г., Пецольд высказал свои суждения об отношении наследника к новой вере: «Если, с одной стороны, в самом способе провозглашения найдется не мало заслуживающего порицания, то, с другой стороны, нельзя допустить, чтобы герцог приобрел уже достаточные познания в учение греческой церкви. Так как для обучения его назначили архимандрита, который в молодости был четыре года студентом в Галле, откуда вынес не очень строгие убеждения, то нет сомнения, что он потребовал от герцога поверхностного знания уставов греко-российской церкви».

Из собственных разговоров герцога, которые он ведет со свойственной ему живостью, можно заключить, что он не будет фанатиком в вере, и даже в самый день принятия греко-российского исповедания он выразился в присутствии Ботты и Мардефельда насчет попов: «им обещаещь многое, чего не можешь исполнить»… Чтобы изолировать герцога от внешних внушений, было запрещено впускать к нему кого бы то ни было без присутствия Берхгольца и Брюммера, так что он почти ни шагу не может сделать без позволения их, особенно последнего, имеющего теперь всесильное влияние у императрицы. Долго ли герцог захочет оставаться под такою опекой, в этом многие сомневаются, так как недовольство его строгим гофмейстером дошло уже однажды в Киле до того, что он угрожал ему пустить пулю в голову».

Поспешность с объявлением Петра Федоровича наследником русского престола станет понятной, если учесть, что королевский трон в Швеции тоже стал вакантным. По этому поводу Пецольд доносил 26 ноября 1742 г.: «Как велико было удивление по всему здешнему государству по случаю внезапного провозглашения герцога Голштинского великим князем и наследником престола, так велико… и в настоящее время. Когда узнали, что он и в Швеции также объявлен преемником короны».

В середине декабря 1742 г. в Москву прибыли три депутата от шведских государственных чинов с предложением королевской короны к тому времени объявленному наследником Российского престола Петру Федоровичу. Так как Россия находилась в состоянии войны со Швецией, то прием, устроенный депутатам, не отличался любезностью. Пецольд 8 января 1743 г. доносил: «Депутаты содержатся вроде арестантов под таким строгим надзором, что до сих пор они никому не смели сделать визита, кроме голштинского обер-гофмаршала Брюммера, ибо вице-канцлер сообщил императрице, что все это избрание и самая депутация ничто иное, как комедия». Подобная оценка вице-канцлером приезда в Россию шведских депутатов была обусловлена тем, что русскому двору было известно о том, что в Стокгольме были осведомлены о принятии Петром Федоровичем православия и объявлении его наследником. При таких обстоятельствах притязания шведских депутатов, естественно, были отклонены и они отправились, как ожидали, восвояси.

Попытаемся теперь дать Петру Федоровичу, опираясь на свидетельства современников, общую характеристику. Прежде всего, надлежит отметить, что наследник трех престолов не отличался богатырским здоровьем. Первое свидетельство на этот счет исходит от Екатерины II, внешний вид которого ей довелось наблюдать еще в 1739 г. Столь же невзрачным он выглядел и в тринадцатилетнем возрасте, когда в 1742 г. был доставлен в Петербург бароном Корфом: он, как и раньше, выглядел бледным и изможденным.

Слабый организм принца часто подвергался испытаниям на прочность — он несколько раз был смертельно болен. Первый раз он заболел осенью 1743 г. Характер болезни и ее течение подробно описал Штелин. Приведем выдержки из этого описания: «12 октября замечена необыкновенная слабость в его высочестве… Он не имеет сил и почти аппетита и чувствует часто наклонность к обмороку… Спустя несколько дней после занятий с его высочеством, он совершенно ослабел и почти без чувств упал у стола на руки ко мне и сказал: «Я, право, больше не могу»… В конце октября его высочество не подавал никакой надежды на выздоровление. Он ослабел до крайности и потерял охоту ко всему, что нравилось ему во время болезни, даже к музыке, которую до этого любил слушать… Около вечера все потеряли надежду. Великий князь лежал с полуугасшими глазами и едва хрипел. Ее величество, которая несколько дней была нездорова, скорее прибежала, чем пришла к нему при этом известии. Она так испугалась, видя положение великого князя, что не могла произнести ни слова и залилась слезами… Каждые полчаса приходил камер-лакей с рапортом от придворного хирурга Боонда. Все извещали, что великий князь лежит по-прежнему без движения. Около 5 часов пришел он седьмой раз и объявил, что на лбу великого князя показался крупный пот: при этом известии (доктор) Боергаве вскочил со стула и сказал мне: «Слава Богу, великий князь поправится!» Об этом известили императрицу, которая спала, не раздеваясь. В придворной церкви отслужили молебен, началось выздоровление. Императрица до нового 1744 г. освободила наследника от занятий.

Не менее тяжелые испытания выпали на долю великого князя и в следующем 1744 г., когда тот заболел тяжелой формой лихорадки, летом, во время путешествия в Киев — расстройством желудка, а осенью по возвращении в Москву — воспалением подреберной плевы, «колотьем в боку», как отметил Штелин. Больной проводил время в полной изоляции, и императрица посылала к нему для развлечения свою камер-юнгферу рассказывать сказки из «Тысячи и одной ночи». В ноябре 1744 г. Петр Федорович заболел ветряной оспой. Доктора сразу не могли установить точный диагноз, принимая болезнь то за настоящую оспу, то за корь, то за сыпную лихорадку. Больного на всякий случай и на этот раз изолировали, гоф-курьера, посещавшего князя, каждый раз окуривали, а императрица, выходя из комнаты больного, каждый раз мылась, переодевалась и меняла белье. К концу ноября болезнь стала отступать. Елизавета Петровна в церкви головинского дворца отслужила благодарственный молебен, а 28-го ноября великий князь на маскараде уже танцевал со своей невестой.