Алексей Леонов - Время первых. Судьба моя – я сам…

Конечно, в Листвянке мы жить не остались, уехали в Кемерово. Нас спасли, забрав к себе, старшая сестра Шура и ее муж Антон Платонович Ходанович. Он приехал из Белоруссии, учился в энергетическом техникуме и работал на параконке, возил грузы, самосвалов тогда не было.

Мы выжили благодаря им. Они на строительстве Кемеровской ГРЭС познакомились (Антон приехал из Могилева) и к тому времени два месяца как поженились. Руководство комнату молодым выделило, и зять маме письмо прислал: «Приезжайте! Будем жить вместе. Мы вас не оставим, все обойдется, разберутся, все будет хорошо». До сих пор адрес помню: улица Интернациональная, дом 15. На шестнадцати квадратных метрах в бараке одиннадцать человек разместились. В углу стояла голландская печка, которая занимала метра три квадратных. Кому расскажешь теперь – не верят. У меня штатное место под кроватью было.

Антону тогда 23 года было. На самом деле, это героизм. Простой парень из Могилева, молодая жена, шестнадцатиметровая комната… И вот он нас привез к себе. Я точно могу сказать, я бы так не смог – к себе тещу беременную притащить и еще восемь чужих детей… Настоящий героизм!

В 1939 году отца оправдали. Произошло это так. В Сиблаге начался падеж скота. Отец, поскольку он в этом деле соображал, применил свой способ – мешал селитру, жженный древесный уголь, еще что-то… Короче, спас поголовье скота. Начальство это заметило, затребовало личное дело, и оно попалось на глаза человеку по фамилии Лудзиш. Он служил с отцом в дивизии красных латышских стрелков. Лудзиш увидел приговор и за голову схватился:

– Архип Леонов – враг народа?! Да вы с ума посходили!

Отца освободили и даже предложили должность управляющего хозяйственными делами Сиблага. Вчерашнему зэку! Но отец отказался. Не хотел он больше сотрудничать с этой властью, напрочь отшибло желание, разуверился…

Этот самый Лудзиш был заместителем председателя райисполкома, и это он научил, как написать кассационную жалобу. А отец был зоотехником, окончил все-таки какое-то зоотехническое заведение в Ужуре. Грамотный был человек, но не юрист…

И отец немедленно уехал к нам в Кемерово. Приехал уже реабилитированный. Я потом даже в биографии не писал, что отец был репрессирован, поскольку было все снято. А к тому времени мой младший брат родился. Я помню, как и у старшей сестры тоже в 1937 году девочка родилась. Одновременно практически, разница небольшая, около месяца. И я помню, как лежали эти два ребенка на кровати, дергались, и мне было непонятно, почему у одного такая штука, у другого – другая. Мне было четыре года. И это я хорошо помню.

Помню также, как мы со старшим братом Петром на рыбалку ходили. В глазах до сих пор – песчаная отмель, а рыба в тени… Лежат пескари на песке… Конечно, крючочек, кусочек хлеба…

Вообще, самостоятельность во мне проявилась рано. Барак наш стоял на окраине города. А за городом – перелески березовые, иногда с примесью осины. Долина Кузнецкого Алатау… Река Томь… С одной стороны – горы, с другой – город Кемерово, в низине. Помню мы с отцом идем через колку, и вдруг – раз. Вылетает из зарослей птичка. Не овсянка, но что-то такое… Серенькая. Я подкрался к кустику, откуда она вылетела. А там гнездо и яички – красивые, голубенькие, с рыжими крапинками. Отец очень строго предупредил:

– Не надо, не надо! Не трогай!

А дело уже к вечеру. Я посмотрел вокруг и спрашиваю:

– Папа, а птичка в гнезде ночует?

– Да кто ж ее знает…

И вот когда все легли спать, в двенадцать часов ночи, я встал, снял крючок с двери и вышел из дому. Прошел огороды, речку – по бревну. И дальше – по тропинке надо было километр пройти среди кустов. Они меня цепляли, страшно было. Зашел в ту березовую рощицу. Крадусь, подхожу, и она вылетает. Птичка – из гнезда! После этого – бегом домой. Через кусты… Страшно, мокро, царапает меня все… Прибежал домой – и под одеяло, под фуфайку… И быстро заснул, правда, перед этим долго дрожал.

А на другой день говорю отцу:

– А птичка в гнезде ночует!

Он на меня так посмотрел – молодец. И больше ничего не сказал. Когда у меня воявился внук, я представил: чтобы в полночь пятилетний ребенок вышел в лес – я бы с ума сошел! Но раньше все иначе было. Жизнь такая, она формировала самостоятельное мышление, характер, волю.

Началась у нас жизнь в Кемерово уже с отцом, вышел указ о помощи многодетным семьям. А у меня тогда уже младший брат Борис родился, в 1940 году – еще девочка, нам выдали две комнаты в бараке. Мы объединили две комнаты, дверь прорубили, и в этом промышленном районе мы стали самой богатой семьей. У нас было целых две комнаты! Да, на двенадцать человек, но при этом у нас еще были динамик, репродуктор черный и мясорубка. Когда что-то делали, то приходили соседи – дайте покрутить…

Мясорубка – это целая история. Тогда говорили – сходи к тем, у которых мясорубка. В 1965 году, когда объявили о моем полете в космос, соседи передавали новость: слышали… Ленька? В космос полетел? Какой? Да из тех, у которых мясорубка-то была! Одна мясорубка была на район.

Отец устроился на работу в «Запсибэлектромонтаж», там стал работать экспедитором. Тогда не было никаких машин. Был гужевой транспорт. У отца лошадь была, которую он использовал, возил что-то, получал…

А еще у нас в 1940 году родилась девочка, назвали ее Вера. В шесть месяцев она уже сидела, я помню, как она ко мне ручки тянула всегда, хотя мне было всего шесть лет. И я ее таскал. И вдруг она заболела – дифтерит. Тогда не умели спасать, и девочка умерла… Государство выделило нам помощь, как многодетной семье, и мать была награждена орденом Материнской Славы первой степени. Там какие-то льготы были предусмотрены, но главное – нам одежду какую-то купили, а то ведь ничего же не было. Нет, не это главное… Главное – нам сделали две комнаты по восемнадцать метров! Когда их объединили одной дверью, получилась просто роскошная квартира.

Помню день 22 июня, когда война началась, семья и соседи собрались в нашей комнате, человек двенадцать-пятнадцать… Все сидели, слушали. Тогда еще никого не брали из нашего барака. В нем 22 комнаты было, а в сентябре 1941 года вдруг сразу всех забрали. Всех, кроме отца и Антона Платоновича. Отцу было уже 49 лет. Антон Платонович тогда был специалистом по энергопускам на ГРЭС. Ему было лет тридцать пять примерно, и его не брали на фронт. Бронь была. Мы все сводки слушали. Кто-то говорил, что мы победим, но больше все плакали. И вдруг в один день всех, почти всех, забрали на фронт. И остался дядя Максим Шуканов – был такой могучий дядька, плотник хороший. Остался дядя Максим Бродников. А с войны вернулся только один человек. Коля Дьячков, контуженный, не разговаривал, рука болталась. Он вернулся в 1945 году…