Энди Уорхол - Философия Энди Уорхола (От А к Б и наоборот)

– Для меня практически невозможно думать ни о чем, – сказала Б. – Я не могу об этом думать, даже когда сплю. Вчера ночью мне приснился худший сон в моей жизни. Худший кошмар. Мне снилось, что я была на каком-то собрании, и у меня было заказано место в самолете, чтобы вернуться домой, но никто не хотел меня туда отвезти. Вместо этого меня все время возили в один и тот же дом на благотворительную выставку, где я должна была подниматься по лестнице, чтобы посмотреть картины. А впереди меня шел человек, который все время повторял: «Обернитесь! Вы еще этого не видели». Я отвечала: «Да, сэр!» Это была стена, закруглявшаяся вдоль винтовой лестницы, выкрашенная в желтый цвет снизу доверху, и он сказал: «Ну вот, это и есть картина». Я сказала: «А-а…» Потом я ушла с человеком в сером костюме с чемоданом в руках, который спустился, чтобы сунуть еще пятнадцать центов в счетчик парковки, но его машина оказалась не машиной, а диваном, так что я поняла: уж он-то меня никуда не отвезет. Тогда я попыталась остановить машину скорой помощи. В конце концов мне пришлось вернуться на эту выставку. Другой человек потащил меня посмотреть картину и сказал: «Вы еще не все посмотрели». Я ответила: «Я все видела». Он сказал: «Но вы не видели, как человек внизу платит пятнадцать центов за парковку машины». Я сказала: «Ха, это не машина, а диван. Как я доеду до аэропорта на диване?» Он спросил: «Разве вы не видели, как он вынимает из кармана черный блокнот и записывает туда пятнадцать центов? Он сказал, что это самое продолжительное мероприятие, на котором он когда-либо присутствовал. Удержание налогов. Это и есть произведение искусства. Это его произведение – уплата пятнадцати центов за парковку дивана». Тогда я поняла, что у меня нет денег оплатить забронированное место в самолете – я уже четыре раза делала заказ и отменяла его. Поэтому я пошла к дощатому домику рядом с пляжем и стала собирать ракушки. Я хотела проверить, смогу ли я забраться внутрь одной поломанной ракушки, и я попробовала, действительно попробовала. Мне удалось засунуть туда макушку и заколку, через дырочку. Прядь волос и заколку. Я вернулась на выставку и сказала: «Не могли бы вы приделать пропеллер к дивану этого человека, чтобы я добралась до аэропорта?»

У этой Б было что-то на уме. Иначе к чему бы ей приснился такой сон?

– Мне вчера ночью тоже приснился кошмар, – сказал я. – Меня отвезли в клинику. Я будто бы участвовал в благотворительной акции для людей-уродов, людей, которые родились без носов, людей, которые обматывали лица целлофаном, потому что под целлофаном ничего не было. В клинике был дежурный, который пытался объяснить, какие у этих людей проблемы, какие привычки, а я просто стоял там, был вынужден слушать и хотел только, чтобы все это закончилось. Потом я проснулся и подумал: «Пожалуйста, пожалуйста, пусть я буду думать о чем-нибудь другом. Я просто хочу повернуться на другой бок и подумать о чем-нибудь другом, о чем угодно» – и повернулся на другой бок, и задремал, и кошмар вернулся! Это было ужасно.

– Главное – думать ни о чем, Б. Слушай, ничто – заманчиво, ничто – сексуально, ничто – не стыдно. Я только тогда хочу быть чем-то, когда со стороны смотрю на вечеринку, – хочу быть чем-то, чтобы попасть на нее.

– Три из пяти вечеринок – сплошное занудство, А. Я всегда вызываю свою машину пораньше, чтобы сразу уехать, если буду разочарована.

Я мог бы сказать ей, что, если что-то меня разочаровывает, я знаю, что это – не ничто, потому что ничто не разочаровывает.

– Когда спиртовой лосьон высыхает, – говорю я, – я готов воспользоваться мазью телесного цвета от угрей и прыщей, ее цвет не похож ни на одно человеческое тело, которое я когда-либо видел, хотя подходит к моей коже.

– Я в таких случаях пользуюсь ватной палочкой «Кью-тип», – сказала Б. – Знаешь, я здорово завожусь, когда засовываю «Кью-тип» в ухо. Я обожаю чистить уши. Меня действительно возбуждает, когда удается выковырять кусочек серы.

– Ну ладно тебе, Б. Так вот, прыщ замазан, он в порядке. Но в порядке ли я? Мне приходится выискивать дальнейшую информацию в зеркале. Ничего не пропущено. Все на месте. Бесстрастный взгляд. Дифрагирующая грация…

– Что?

– Унылая томность, изможденная бледность…

– Что-что?

– Шикарная ублюдочность, глубоко пассивное удивление, завораживающее тайное знание…

– ЧТО?

– Ситцевая радость, разоблачающие тропизмы, меловая маска злого эльфа, слегка славянский вид…

– Слегка…

– Детская, с жвачкой во рту, наивность; великолепие, коренящееся в отчаянии; самовлюбленная беспечность; доведенная до совершенства непохожесть на других; худосочие; мрачная, несколько зловещая аура полового извращенца; неяркая, приглушенная магическая импозантность; кожа и кости…

– Постой, подожди минутку, мне надо пописать.

– Меловая кожа альбиноса. Похожая на пергамент. На кожу рептилии. Почти голубая…

– Прекрати! Мне нужно пописать!!

– Узловатые колени. Географическая карта шрамов. Длинные костистые руки, такие белые, будто их отбеливали. Бросающиеся в глаза кисти рук. Глаза с булавочную головку. Уши-бананы…

– Уши-бананы? О, А!!!

– Серые губы. Мягкие растрепанные серебристо-белые волосы с металлическим отливом. Шейные сухожилия, выпирающие вокруг большого «адамова яблока». Все на месте. Ничего не пропущено. Я – это все то, что перечислено в газетных вырезках моего альбома.

– Теперь-то я могу пописать, А? Я только на секундочку.

– Сначала скажи, правда у меня такое большое «адамово яблоко», Б?

– Просто у тебя в горле комок. Пососи леденец.

Когда Б вернулась, пописав, мы сравнили технику макияжа. Вообще-то я не пользуюсь макияжем, но покупаю косметику и много о ней думаю. Косметику так широко рекламируют, что ее нельзя совсем игнорировать. Б так долго трепалась о всех своих «кремах», что я спросил ее: «Тебе нравится, когда мужчины кончают тебе на лицо?»

– А это омолаживает?

– Разве ты не слышала про таких женщин, которые приглашают пареньков в театр и дрочат им, чтобы потом размазать все это по лицу?

– Они втирают это как крем для лица?

– Да. Это вроде как стягивает кожу, и она выглядит моложе весь вечер.

– Правда? Ну, я пользуюсь своими средствами. Так лучше. Так я могу все сделать дома, до того как выхожу вечером.

Я брею подмышки, брызгаюсь дезодорантом, мажу кремом лицо, вот я и готова для вечера.

– А я не бреюсь. Я не потею. Я даже не гажу, – сказал я. И подумал: что Б на это скажет?

– Тогда в тебе, наверное, полно дерьма, – сказала она. – Ха-ха-ха.

– После того как я проверю себя в зеркале, я натягиваю белье «Би-Ви-Ди». Нагота – угроза моему существованию.

– А моему нет, – сказала Б. – Я сейчас стою здесь совершенно голая, смотрю на растяжки на грудях. А сейчас изучаю шрам сбоку, оставшийся после абсцесса грудины. А теперь – шрам на ноге, он у меня с тех пор, как я упала в саду в шесть лет.