Александр Ласкин - Петербургские тени

ЗТ:Многие прикрывались масками чудаков. И Борис Викторович тоже. Всякий момент своей жизни он умудрялся как-то по-особому повернуть. Вот он во время экзамена. После войны в институте было холодно, экзамены разрешали принимать дома. Папа посадил студентов в кабинете, а сам ушел на кухню. Мама возмущается, а он говорит: «Пятерку ставлю тому, кто найдет книжку, в которой есть ответ». А на полках – все словари, Брокгауз, но надо же знать куда ткнуться… Вообще, он очень любил экзамены, ведь иногда студенты говорят вещи поистине удивительные. Например, папа спрашивает: «Кто такой Вольтер?», а студентка отвечает: «Бог любви». Борис Викторович улыбается: «Вольтер был бы польщен». Или просит студента назвать сказку в прозе Лермонтова, тот мнется, потом произносит – вместо «Ашик-Кериб» – «Ошибки рыб». «Интересно, – говорит папа, – что это за ошибки были у рыб?»

О революционных событиях Борис Викторович тоже говорил насмешливо. Вот история о том, как в Царском поставили монумент Карлу Марксу. Бессмертный рассказ! Потребовался памятник великому основоположнику. Как же без него? Оказалось, памятник уже существует, остается только его водрузить. Сам Луначарский приказал все организовать. Торжественная церемония, куча приглашенных, оркестр… Снимают белое покрывало. Все видят голову Вакха, которую незадолго перед этим нашли в Царскосельском пруду. Действительно, вылитый Маркс, но с рожками. Открыли памятник, а через некоторое время тихо закрыли.

Это был такой стиль. Вовочка. Наденька. Ленина называл Лукичом. Говорил, что Лукич, как все жестокие люди, отличался сентиментальностью, а потому Наденька на сон грядущий читала ему «Сверчка на печи»… Папа любил всех показывать. Мог и Сталина изобразить, но все же это было ему не так интересно. Очень уж жестоко все, что связано с этим человеком… Замечательная была история об электропоезде. Ленин связывал с этим поездом особые надежды. Сделали его так. Со всех подлодок сняли аккумуляторы и поместили на платформы. Поезд почти целиком состоял из аккумуляторов, а потому вагон был только один. На эту тему в газетах подняли шум. Каждый день сообщалось, что электропоезд дошел до такой станции… до такой… Но затем поезд сдох… Как человека, имевшего техническое образование, папу это очень смешило.

АЛ:Техническое?

ЗТ:Борис Викторович с восьмого по двенадцатый год учился в Бельгии на физико-математическом факультете Льежского университета. После отправился в Париж и два года занимался на математическом отделении Сорбонны. Что, правда, не мешало ему увлекаться гуманитарными предметами. Страшно интересовался Толстым, познакомился с Чертковым и чуть не стал толстовцем. С этим связан один из самых любимых его рассказов…

В десятом году он со своим другом и однокурсником Поповым поехал в Ясную Поляну. Приехали, а Толстой умер. Уже собрались назад, а Чертков говорит: «Обязательно поговорите с таким-то, из всех слуг он был ближе всего к Льву Николаевичу». Встреча состоялась сразу после похорон. Этот человек с удовольствием рассказывает, но почему-то в основном про Софью Андреевну и детей. Папа с Поповым слушают-слушают, но затем перебивают: «Нам хотелось бы узнать о Льве Николаевиче. Софья Андреевна нас как-то меньше интересует». Тот продолжает – и опять про Софью Андреевну. Они опять: расскажите про Толстого. И тогда он говорит: «Да что Толстой… Мусорный был старик». Анна Андреевна очень любила эту историю. Часто повторяла: «мусорный старик».

Таких сюжетов было множество… В самые тяжкие годы папу не покидала веселость. И его друзья это подтверждают. Сколько разных историй я слышала от Бялого! Где ни встречу Григория Абрамовича – на улице, на концерте – он непременно что-то такое расскажет. Как-то встретившись с ним в туалете, папа сказал: «Единственное место в Пушкинском доме, где можно дышать». И еще – сидят они на политзанятиях. Как полагается, спят. Тут лектор говорит: «При коммунизме не будет национального вопроса». Борис Викторович очнулся и громко сказал: «Как? И всех будут брать в аспирантуру?» Особенно строг папа был к своим коллегам по пушкинизму. Дачу Мейлаха в Комарово называл «Спас на цитатах». Имея в виду неисправимый марксизм Бориса Соломоновича…

АЛ:Очень хорошо помню эту дачу. Таких красных тонов. Еще ее называли Мейлахов курган и Цитатель. «Т» вместо «Д».

ЗТ:Шутил Борис Викторович и на куда более возвышенные темы. Даже Анне Андреевне доставалось. Как известно, на всех своих многочисленных тетрадях Ахматова написала: «В Пушкинский дом». Папа комментировал это так: «Вот где завершится роман Анны Андреевны с Пушкиным»…

Его шутки всегда были к месту. А иногда их действие было спасительным. Как-то приходим в филармонию, а буквально перед нами сидит мой муж со своей дамой. Я растерялась. Папа наклонился ко мне и сказал: «Мне это доставляет куда больше удовольствия, чем Грегуар за нашим столом». И мне сразу стало весело.

Всегда он что-то эдакое цитировал. Очень любил Козьму Пруткова, чье первое издание подготовил… Потом прибавился «Мастер». В сороковые годы Булгаков уже вовсю присутствовал в нашем обиходе. «Аннушка уже пролила масло», – это была у нас крылатая фраза. Если что-то казалось неотвратимым, то «Аннушка» сразу припоминалась.

Папа очень любил анекдоты. И высоко ценил людей, которые, как он считал, способны анекдоты придумывать. Поэтому, когда прошел слух, что Радек арестован, он сказал: «Если анекдоты прекратятся, значит, это правда». Вот его любимый анекдот. Человек выходит из дома. Похороны. Присмотрелся и видит, что его приятель сидит в гробу. «В чем дело?» – «Меня хоронят» – «Так ты же живой» – «А кого это интересует?»

АЛ:А что Борис Викторович испытывал, возвращаясь с разного рода проработок? Ведь будучи членом коллектива, он не мог не присутствовать?

ЗТ:Еще раздеваясь в коридоре, громко обращался к нам: «Запомните, ребята, наш порог не переступал ни один мерзавец». Если это слышишь тысячу один раз, в конце концов начинаешь усваивать… Возвращаясь с какой-нибудь панихиды, на которой люди, отравившие жизнь покойному, слагали ему оды, он говорил: «Только меня, пожалуйста, без месткома».

АЛ:Ну а были какие-то вынужденные визиты? Какой-нибудь папин начальник хочет навестить его на дому?

ЗТ:Боже сохрани. Не могу такое представить. Хотя к некоторым начальникам относился с симпатией. К директору Пушкинского дома Базанову, например. Это был человек адекватный, понимавший свое место. Многие обязательные мероприятия папа не посещал благодаря своей беспартийности. Он вечно куда-то уезжал, одно время читал лекции в Московском университете. Его очень поддерживало то, что у него про запас была еще одна профессия. Когда его уволили из Пушкинского дома, он сказал: «Что ж, ничего особенного. Буду преподавать математику. В математике еще ничего не запретили». Эйхенбаум, чистый филолог, после всех этих событий просто впал в нищету. Ему оставалось только ходить по друзьям и брать деньги в долг. Помню, приходит как-то Борис Михайлович за очередной десяткой. Открываю дверь, а в это время по радио передают что-то о Леонардо да Винчи. Какой-то у художника юбилей. Я говорю: «Папа сейчас выйдет, он хочет дослушать передачу о Леонардо да Винчи». Когда папа появился, Эйхенбаум вместо приветствия произнес экспромт: