Елена Первушина - Русские принцессы за границей. Воспоминания августейших особ

31-го тайный советник Геспен давал обед, на котором были его высочество, генерал Аллар, барон Мардефельд, тайный советник Бассевич и многие из нас. Мы оставались у него до вечера и сильно пили.

Ноябрь

24-го, в 6 часов утра, музыка наша была уже совершенно готова, потому что его высочество, по назначению генерала Ягужинского, намеревался идти с нею к императрице около половины седьмого. Но только что мы собрались в путь, явился к тайному советнику Бассевичу посланный от Ягужинского с известием, что императора и императрицы еще нет и что надобно немного подождать. Нам это было весьма неприятно: мы боялись, что скоро начнет рассветать, а его высочеству непременно хотелось устроить музыку до рассвета и с факелами. Однако ж немного спустя явился другой посланный с радостною вестью, что идти наконец можно. Тогда мы отправились к императорскому зимнему дому в следующем порядке: впереди всех шел фурьер, за которым двенадцать солдат несли столы, стулья и подсвечники для музыкантов; потом шел я, чтоб на дворе поскорее расставить по местам факельщиков; за мною следовали 20 человек с факелами, по два в ряд, и между ними его высочество с своею свитою, а уж за ними, после всех, музыканты. Когда мы вошли на двор, фурьер поспешно поставил столы против окон императрицы, а я в то же время разместил факельщиков. Пятнадцать из них, в парадной герцогской ливрее и с большими восковыми факелами в руках, были поставлены в ряд перед музыкантами, лицом к окнам императрицы, а остальные пять, не имевшие ливрей, – за музыкантами. Затем ноты были разложены по столам, музыканты (настроив инструменты еще за воротами) заняли свои места, и музыка началась. Она продолжалась почтичас и была тем приятнее, что погода стояла тихая и ясная. Оркестр наш состоял из 17 или 18 человек, все отборных людей, из которых 5 были из свиты его высочества и 10 из дома графа Кинского. Во время музыки обе принцессы в утренних костюмах стояли у окон и слушали с величайшим вниманием (музыканты сидели несколько ближе к их окнам). Старшая принцесса при этом случае ясно показала, что она большая любительница музыки, потому что почти постоянно держала такт рукою и головою. Его высочество часто обращал взоры к ее окну, и вероятно не без тайных вздохов; он питает к ней большое уважение и неописанную любовь, которые обнаруживает при всех случаях как в ее присутствии, так и в разговорах с нами. Не успели мы оглянуться, как из дому вышел император. Он подошел к его высочеству и крепко обнял его; потом приблизился к музыке и обратился к столам одним ухом; но послушав несколько времени, быстрыми шагами удалился. Между тем вышел и генерал Ягужинский и что-то тихо говорил его высочеству; но легко было понять, что он пришел благодарить герцога от имени государыни. По окончании музыки его высочество отправился вперед с своею свитою к тайному советнику Бассевичу, а музыканты и факельщики последовали за нами. Тайный советник, с согласия его высочества, приказал асессору Сурланду (который исправлял должность капельмейстера) раздать всем музыкантам на водку от 80 до 90 рублей. Напившись у тайного советника чаю, герцог в санях уехал домой, а тайный советник от имени его высочества велел всем кавалерам собраться около половины десятого часа ко двору в парадных платьях, что мы и исполнили. В одиннадцатом часу его высочество, в величайшем параде и в сопровождении всей своей свиты, поехал в зимний дом императрицы для поздравления ее величества с днем тезоименитства. Подполковник Сальдерн и майор Эдер должны были, по венской моде, ехать по сторонам кареты его высочества верхом, в чулках и башмаках, что им вовсе не нравилось, как потому, что было довольно холодно, так и потому, что это весьма невыгодно для парадного платья. По прибытии в дом императрицы мы были встречены там генералом Ягужинским и проведены им в приемную ее величества, где нашли большое общество и несколько времени ждали, пока государыня вышла и приняла поздравление его высочества. Она спешила в церковь и потому недолго держала герцога, который, по обыкновению, поцеловал ей руку, в чем все наши кавалеры и некоторые другие из присутствовавших последовали его примеру. После обеда, часов в пять, его королевское высочество отправился в Почтовый дом, где назначено было празднество. Как скоро приехала туда и царская фамилия, тотчас сели за стол и пили довольно много, в чем его высочество принимал деятельное участие. За здоровье императрицы пили очень большим и полным бокалом, и его высочество объявил себя самого маршалом этого тоста. Когда его величество император провозгласил его, герцог взял бокал и собственными руками налил его дополна, и если б государь (которому не хотелось, чтоб он пил так много) не остановил его, то его высочество из уважения к императрице, конечно, выпил бы все дочиста. После того император взял этот бокал, пошел с ним к императрице и сказал ей, что его высочество выпил его за ее здоровье, а потом прислал его назад с приказанием, чтоб и каждый из гостей выпил по стольку же. Тогда его высочество обошел всех, приказывая у себя в руках наполнять бокал и требуя, чтобы каждый осушал его до капли.

Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны. Художник Л. Каравак. 1810-е гг.

По окончании этого тоста означенным порядком за мужским столом и донесении о том императору, находившемуся у императрицы, его величество приказал подать бокал туда, и все дамы должны были, в известной степени, также пить из него, от чего они большею частью окончательно повеселели. Столы в этот раз были так хорошо сервированы, как при нас еще не было; даже мужской стол был уставлен сластями, чего я не видал здесь еще ни на одном празднестве; вина также были все очень хороши. После стола танцевали, а вечером был прекрасный фейерверк на большом лугу против Почтового дома. Таким образом празднество в присутствии высоких гостей продлилось до половины второго часа ночи и было тем приятнее, что они все в этот день были необыкновенно веселы.

30-го, в день св. Андрея, в 10 часов утра, его величество император отправился со всеми наличными кавалерами ордена св. Андрея в церковь для слушания Божественной литургии. Его величество сам учредил этот орден, который в большом уважении и дается только лицам не ниже генеральского чина. В 11 часов, когда пушечная пальба в крепости и Адмиралтействе дала нам знать, что богослужение кончилось (пальба из пушек при всех здешних празднествах возвещает об окончании обедни), его королевское высочество тотчас же поехал к князю, зная, что обед у него начнется немедленно по приезде кавалеров из церкви. Мы застали все общество уже за столом (гости не мешкали, да и не имели притом надобности ехать так далеко, как мы); поэтому князь тогда только увидел герцога, когда мы вошли уже в комнату; но он тотчас вскочил с своего места, побежал его высочеству навстречу и приветствовал его, потом посадил против императора, который, с своей стороны, когда герцог подошел к столу, также встал и поклонился ему весьма милостиво. Орденских кавалеров было налицо только десять, и хотя число гостей было вообще велико, однако ж почти половина большого стола оставалась незанятою. Стол этот, по здешнему обычаю, был убран великолепно. Тосты, провозглашенные при мне, были следующие: во-первых, св. Андрею, патрону ордена, и во-вторых – за здоровье семейства Ивана Михайловича (Голови на), т. е. флота; этот тост никогда не забывается, и император, говорят, обещал Ла-Косте 100 000 рублей, если кто-нибудь за обедом его пропустит; но зато и денщики, находящиеся при государе, должны ему постоянно напоминать о нем. При первом тосте пили из огромного стакана; но князь Меншиков весьма ловко помогал нашему герцогу, для которого порция была слишком велика: налили ему почти столько же, сколько и другим, но лишь только его высочество выпил половину, князь (стоявший позади герцога) взял стакан и отдал его далее. Император легко мог все это заметить, если б хотел. Второй тост сошел для его высочества еще лучше: его предлагали ему два раза – сперва князь Валашский, потом генерал Аллар, но стакан, по милости князя (который наливал его сам), оба раза переходил к другим под предлогом, что его высочеству подадут другого вина, о чем, разумеется, потом и забыли. Должно быть, до нашего приезда был еще какой-нибудь тост, потому что император сказал герцогу, что его высочеству необходимо несколько щадить себя, что кроме трех стаканов, уже выпитых, ему предстоит сегодня выпить еще 27, а именно у каждого кавалера по три, и что тогда только он будет свободен. За обедом император вынул бумагу, в которую было завернуто около тридцати старых копеек, величиною ровно втрое против нынешних; по его словам, они были принесены последним наводнением к его увеселительному дворцу Монплезиру и там найдены, когда вода спала. Его величество показывал их всему обществу как большую редкость, и когда его высочество, внимательно рассмотрев находившуюся у него в руках копейку, хотел, по примеру других, возвратить ее по принадлежности, государь сказал: «Bebaut jy dat man, ick sau ju noch en Paar dartu geben» (оставь ее себе, я прибавлю к ней еще пару); после чего он с большим тщанием отобрал еще две копейки из самых крупных и подал его высочеству, который принял их с благодарностью. Вскоре потом император встал, простился и уехал. Примеру его последовали и прочие кавалеры. По здешнему обычаю, в этот день ездят ко всем кавалерам ордена и у каждого обедают или ужинают и пьют известные общие тосты, что продолжается до поздней ночи. Говорят, барон Шафиров между прочим спрашивал сегодня у императора, не будет ли орден св. Андрея пожалован его королевскому высочеству. На что его величество будто бы отвечал, что об этом следовало напомнить прежде; что надобно осведомиться у наших министров, приятен ли будет орден, и тогда пожаловать его в празднование мира. Поговорив несколько времени с князем, его высочество также простился и уехал. Князь, провожая герцога до крыльца своего дома, увидел наши большие сани, на которых поместилось одиннадцать человек (4-ро внутри, 2 пажа спереди, 4 лакея сзади и кучер), и немало дивился, что его высочество решается так смело ехать по льду, еще весьма не крепкому; но его высочество не обратил на это никакого внимания, равно как и на все наши просьбы взять с собою в сани поменьше людей. Когда лед под нами трещал, он уверял, что это признак сильного мороза, и никак не хотел допустить, что причиною тому тяжесть саней. Так как обед у князя начался очень рано и продолжался недолго, то мы застали наших кавалеров еще за столом, что Геклау и мне было чрезвычайно приятно, потому что мы двое еще ничего не ели.