Александр Судоплатов - Дневник

Интересы русских студентов в Югославии защищал Союз русских студентов, а в начале 1930-х годов появилась молодежная политическая организация – Национальный союз нового поколения (НСНП), самые большие отделы которого находились во Франции и Югославии. Его целью были передача культурных ценностей тем, кто уехал из России подростками, и борьба с коммунистическим строем, для чего НСНП (переименованный в Национально-трудовой союз в 1943 году) засылал своих агентов в Советский Союз. Во время Второй мировой войны НТС связал свою деятельность с Власовским движением (РОА), которое предоставило ему бо́льшие возможности для пересылки своих членов в оккупированную немцами советскую зону. Мой отец состоял в НТС, но к сотрудничеству РОА с немцами относился скорее отрицательно. Идеологической основой НСНП был корпоративизм, переименованный в «солидаризм» во время войны, чтобы не путали с фашизмом.

Мирная жизнь югославской эмиграции кончилась во время Второй мировой войны. Так как большинство русских в Югославии придерживались правых политических взглядов, многие бывшие белогвардейцы вступили в Русский охранный корпус после оккупации Югославии немцами. Причиной было не столько стремление сотрудничать с нацистами, сколько желание бороться с партизанами Тито, т. е. с коммунистами. Другие, понимая опасность Тито и возможность его прихода к власти, бежали из Югославии. Для них таким образом началась новая эмиграция. А третья, менее консервативная и более ассимилированная часть, не говоря о тех, кто не сумел уехать, оставалась на месте и, как известно, в конечном счете мало пострадала от новой власти. Ведь Тито оказался значительно терпимее Сталина. Когда именно Судоплатов уехал во Францию, мне неизвестно – очень возможно, именно в этот период, так как ранее Югославия предоставляла бо́льшие возможности трудоустройства для эмигрантов, чем Франция.

После войны моя семья эмигрировала в Америку. Отец умер в 1994 году в Калифорнии, в небольшом приморском городе Монтерей, где он похоронен в русской части местного кладбища. Этот город прославился в эмиграции своей Военной школой языков, в которой в самые горячие годы холодной войны насчитывалось больше трехсот преподавателей русского языка из первой, второй и третьей волн русской эмиграции. В преподавательском составе школы 1950–1960-х годов были представители многих социальных слоев старой и в меньшей мере новой эмиграции (последних было просто меньше). Из аристократии – Н.А. Романов, сын сестры Николая II; из дореволюционной интеллигенции – М.Э. Аренсбургер, внучка лейб-медика Л.Б. Бертенсона, известного общественного деятеля и ученого; моя мать Т.Я. Павлова, племянница члена Государственной думы В.В. Шульгина; К.П. Григорович-Барский, потомок известного монаха-путешественника В.Г. Григоровича-Барского; из второй волны эмиграции: поэт Н. Моршен и литературовед В. Марков; из военных кругов: Н.Н. Богаевский-Воробьев, племянник последнего донского атамана, а также участник РОА советский полковник Сергей Голиков (ставший Ю.Н. Марковым). Чтобы получить право въезда в Америку, им, как бывшим коллаборантам, пришлось приобрести фальшивые документы с другими именами [7] Н.Н. Богаевский стал Воробьевым, так как он был участником Русского охранного корпуса в Югославии, который сотрудничал с немцами. .

Участвовал ли Судоплатов в эмигрантских политических организациях или продолжал заниматься историей Белого движения после 1924 года (когда он переписал свой дневник) – мне тоже неизвестно. Многие бывшие участники Добровольческой армии использовали досуг для таких занятий, по крайней мере так было в окружении моих родителей; отец посвятил последние двадцать лет российской истории, и не только написанием воспоминаний.

Отец выпустил воспоминания под псевдонимом Борис Пылин. Как большинство старых эмигрантов, он боялся своей публикацией повредить семье, оставшейся в Советском Союзе.

В одном из писем Судоплатов предлагал прислать свои наброски «Галлиполи» и, если они отцу понравятся, напечатать под своим именем. Может быть, по тем же соображениям, что и мой отец, он просил не указывать «подлинного имени» в публикации выдержек из своего дневника. Судоплатов писал отцу и о своих рассказах: «Когда-то я послал в “Русск[ую] мысль” рассказ – они напечатали. Но второй не поместили. Хотя второй был, по-моему, интересней». Ни названия рассказа, ни даты публикации он не указывает. Получается, что его пять писем – единственный источник информации о жизни Судоплатова в эмиграции. В последнем он размышляет о положении Алексеевского полка. Сравнивая его с Корниловским и Дроздовским полками, он пишет: «Правда, они всегда держались “на материке” компактно и внутренняя организация у них была продумана. Дроздовцы в Галлиполи имели несколько сот в полку бывших пленных, их так дрессировали там, что можно было равнять их с полком мирного времени. А ведь вместо пленных (которых сажали на пароходы почти насильно) можно было вывезти людей, для которых не было уже места. Наш полк хозяйственно был плохо организован. Но наш командир был не хуже Туркула [8] Имеется в виду генерал А.В. Туркул, командир Дроздовского полка, который в 1930-е годы стал сторонником фашизма как идеологии, эффективной для борьбы с коммунизмом. Знал ли об этом Судоплатов, мне неизвестно. Эмигрантов, сочувствовавшим фашистам, а затем нацистам, было немало, и не только среди бывших военных. , и беда наша была в том, что не успевали мы переформироваться, как нас посылали куда-то “на воды” затыкать дырки. Это была летучая пожарная команда».

Александр Судоплатов остается загадкой. Размышляя о нем, я задаюсь вопросом: почему человек, который вел столь подробный дневник в тяжелых условиях войны, не продолжил писательскую деятельность в эмиграции? Но теперь уже никого не спросишь. Вполне возможно, он и писал, но, будучи человеком скромным или из-за отказа в «Русской мысли», это занятие скрывал. При этом он по собственной инициативе написал отцу о своем дневнике, может быть с мыслью, что тот предаст его гласности, но это уже моя интерпретация. Ведь Судоплатов расставался со столь важным для него документом. Интерпретация поведения в данном случае имеет отношение к памяти. Толковать – значит помнить.

Благодаря киевской встрече и заинтересованности в Дневнике И.Д. Прохоровой и А.И. Рейтблата, мы смогли предать гласности этот забытый исторический документ.