Петр Вяземский - Тальма

С некоторого времени смерть деятельно очищает вершины Французского общества и похищает с них имена, сиявшие с большим блеском. Сколько политических, воинственных, литературных переростков низвергнуто в короткое время её неумолимою косою! Подумаешь, что она, как Тарквиний, предпочтительно ссекает на жатве жизни колосья, переросшие прочих. После многих похищений со сцены мира, смерть поразила Францию новою утратою в лице Тальмы, который владычествовал нераздельно на сцене, имеющей также свой мир в уменьшительном виде. Не знаем, что скажут теперь Французы, но при жизни Тальмы они говаривали, что со смертью его не станет трагедии Французской, как со смертью актрисы Марс не станет комедии. Может быть, не захотят они подтвердить признания, тягостного для самохвальства народного, когда одна уже половина печального предсказания сбылась. Как бы то ни было, но нет сомнения, что смерть Тальмы должна быть признана общею утратою для всех друзей искусств и усовершенствования способностей человеческих на каком поприще и у какого народа ни ознаменовалось-бы их явление. Таковы права дарования возвышенного! Если не признавать сего неотъемлемого свойства, которым действуют на общее мнение, в круге образованности, люди, возвысившиеся над сверстниками своими и собирают повсюду дани уважения бескорыстного, то как постигнуть, так сказать, заочную славу актера, вне границ действия своего или жизни? А между тем мы видим, что актер, который умел вознести искусство свое на степень, недоступную дарованиям, окружающих его, пользуется не только при жизни повсеместною знаменитостью, но и по смерти своей, когда уже никаких видимых следов бытия его не осталось, не теряет прав своих: слава его хранится ненарушимо в предании благодарном. Имена Росция, Гаррика, Левена, Клерон, Сиддонс, Иффланда нам так же знакомы, так же ласкают слабость человеческую мечтою о славе, о чем то возвышающем нас в собственных глазах, как имена и других людей отличных. Мы забываем, что искусство их преходящее не завещало нам по себе ничего положительного, а дорожим их памятью, как драгоценностью, потому что в признательном уважении нашем во всем успешным усилиям в совершенствовании человеческом, не разделяем сих усилий, зная, что они все действуют одно на другое и обогащают взаимно сумму наших умственных преимуществ.

Кажется, неоспоримо, не только для тех из наших соотечественников, которые вооруженною рукою два раза занимали места в партере Французского театра или, движимые мирным любопытством, ездили в Париж, но и для всех тех, кои не видали Тальмы, а только издали следовали за ним, как за одним из постоянных любимцев молвы Европейской, приятно будет обозреть врут жизни и действий сего знаменитого актера.

Тальма родился в Париже 15-го Января 1760 года. При жизни его, биографы скрадывали у него несколько лет и назначали 1776-й годом его рождения. И так, не только сильные мира сего, но и владыки театральные имеют своих льстецов и для них также некрология не то, что биография.

Отец его был известный зубной врач и, кажется, сын его и сам упражнялся малое время в ремесле родительском.

Отец, отправившись на житье в Англию, оставил его во Франции в училище для первоначального воспитания. Десяти лет явил он первые необычайные приметы склонности, которая со временем должна была развиться в нем с такою силою. Начальник его пансиона сочинил трагедию: Тамерлан и молодому Тальме назначен был в представлении рассказ о смерти героя трагедии; отрок так вошел в свою роль, так сроднился с лицом, им представляемым, что, дошедши до трогательнейшего места в рассказе, не мог продолжать его, залился слезами, зарыдал и был почти без чувств вынесен со сцены. Как ни старались уверить его, что все происшествие один вымысел; но он был неутешен и время одно могло развлечь впечатление столь сильное. По окончании первоначального учения был он взят отцом своим в Лондон для усовершенствования в науках. Тут имел он снова случай играть комедии Французские, вместе с молодыми соотечественниками, жившими в Лондоне, и заслужил оригинальною игрою всеобщие похвалы, так что многие из знаменитых посетителей сего спектакля, между коими находился и принц Валлийский, ныне царствующий в Англии, стали уговаривать отца Тальмы, чтобы он склонил сына посвятить себя Английской сцене. Предложение сие тем было сбыточнее, что Тальма, проведший часть молодости своей в Англии, знал совершенно Английский язык и приобрел выговор народный.

Вероятно пребыванию в Англии и изучению Английского театра обязан Тальма тем переменам, которые он после с таким успехом совершил в слишком однообразной и принужденной декламации Французской; сие предположение подтверждается и словами г-жи Сталь, сказавшей, что в его декламировке видно было искусственное соображение Шекспира с Расином, Для счастья Французского театра предложение Английских вельмож не могло быть принято, и Тальма возвратился в Париж. Тогда еще решительнее предался он назначению своему и, посещавши несколько времени классы в королевском училище декламации, под руководством Моле и Дюгазона, явился он в первый раз на сцене театра Французского 27-го Ноября 1787 года, в роли Сеида. Успех его был блистательный. Он исхитил рукоплескания публики, и приговор её, не всегда безошибочный, был на этот раз задатком прочной славы и утвержден тогда-же литераторами и знатоками в драматическом искусстве: Лемьером, Палиссо и Дюсисом, которого подражания некоторым Шекспировым трагедиям приняли после лучший блеск свой от игры Тальмы и вместе с тем развили и дарование актера, более способное к выражению ролей мрачных, сильных и резких. Ободренный счастливым началом и более доверчивый к себе, он намерился упрочить свои первые успехи новым учением и, так сказать, перевоспитать себя, Он стал искать знакомства литераторов, живописцев, ваятелей и в пользу употребил частые беседы свои с ними. Смешно сказать, что на сцене, где владычествовал Вольтер, смелый гонитель предрассудков, где господствовали ученики и друзья его, Лекен и актриса Клерон, несообразности, анахронизмы в костюмах удержались до покушения Тальмы, который первый в трагедии Брут, а именно в роли Прокула, дерзнул, не смотря на насмешки товарищей и на страх оскорбить предания публики, раболепной к привычкам своим, показаться в настоящей Римской тоге. В другой раз, в роли самой ничтожной и где приходилось ему сказать не более десяти стихов, явился он в драпировке по древним образцам. Актриса, увидевшая его, вскрикнула со смехом: «Посмотрите, на что он похож! Точно древняя статуя». Сия похвала, сказанная в насмешку, показывает в ярком виде тогдашние понятия об искусстве. Вскоре после того вспыхнула Французская революция; от влияния её никто не мог избегнуть во Франции, а особливо-же из числа людей заметных, и Тальма был увлечен общим потоком. После первых представлений Карла IX, трагедии старшего Шенье, в которой Тальма играл роль царя, епископы просили короля, чтобы запретили эту пьесу по причине сильного действия, которое произвела она в народе. Король согласился на их просьбу, но Мирабо [1] Мирабо был депутатом от Прованса.