Орбел Татевосян - Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник)

Говоря откровенно, очень жалею, что мои сведения о предках столь скудны и ограничиваются от силы дедушками-бабушками. Дальше – темнота. Имена, да и то отрывочные. А что за люди были, какие характеры, мировоззрение, индивидуальные особенности – ничего никому не известно. Пришло поколение, ушло, уже правнуки о нем ничего не знают и даже знать не хотят. Очень несправедливо! Мне предельно интересны и те мои дяди, коим довелось лагерно-тюремные испытания вынести (Левона заставил рассказать все о лагере, с Мадатом же не довелось встречаться после его освобождения, не был с ним знаком). Даже сейчас, бывая в Армении, обычно ищу пастбища, где отец пастухом ходил до 17 лет, могилам его родителей и братьев кланяюсь (в своем селе все и похоронены, кроме моего отца, могилы их – шеренга, в ряд друг за другом). И накатывается на меня волна воспоминаний о каждом из них. Живо встают перед глазами их облики… И я, и братья, о которых очерк – чуть позже, и дети, и внуки наши – их продолжение. И всплывает в памяти гениальное стихотворение:

Нет, забвение – не дело. Марина Цветаева не о себе, ее-то не забудут. Но и других не следует забывать, по-моему. Своя ниша у каждого. Помнить надо. Не о «прохожих» ратую. Хотя бы прямые потомки помнили колен 4–5 своих предков.

Понимаю, разумеется, в суете борьбы за себя, любимого, да против мощных властных структур, порой и вовсе неведомых человеку, не до предков и дум о них, быть бы живу самому. Но и тут вопрос: зачем? Конец ведь у всех один. И какая разница – когда? Говорил выше о дяде Азате, «без вести пропавшем» на войне в 43-м. Был, говорят, талант математический, философией интересовался, перед призывом рекомендовал новорожденного племянника, моего брата Арсо, назвать Фихте, именем не самого известного немецкого философа (кстати, в семье Арсо так и звали до школы, больно нравилось нам это имя, а дед Татевос никого же не слушал – сам определял имена внукам и сам их регистрировал в сельсовете). Вам оно попадалось? А юноша, «без вести пропавший», был от него в восторге, племянника окрестил его именем. Старшему дяде Арменаку даже в Подольском архиве МО так и не сказали, где и при каких обстоятельствах пропал тот солдат. Что склоняет меня к мысли: ищи вмешательство наших зондеркоманд – СМЕРШ. Они «работали», не оставляя следов. Рассказывали: в 56-м на партсобрании в Ереванском университете по реабилитации талантливейшего армянского поэта Егише Чаренца его дочка со слезами вопрошала: не надо мне вашей реабилитации, скажите только, где могила моего отца. А у ЧК могил же не бывает. Они свою «работу» не афишируют. Бывают, правда, весьма редкие исключения. С одним из таких исключений сам даже сталкивался. Но то была уже иная эпоха.

О том здесь – специальный очерк, давший этой книге название «Третья диктатура». Дочитайте до него, он того стоит. А пока – о том, как попал я в советскую столицу.

«Совсем недавно в Германии нашли могилу деда Лены, которого уработали на германских рудниках в 44-ом году. Мои деды лежат в Можайске и Москве. Как же важно сохранять эту тонкую нить связи поколений!!! Я счастлив, что жизнь дала мне таких друзей. Вы – удивительный союз поколений, дающий нам смысл дальнейшей жизни».

Дима Рафаэльянц

«Грустно всё это. Не знаю как кому, но мне вообще всегда грустно думать о своих ушедших родственниках, а также читать чьи-либо воспоминания об этом. Я сразу представляю этих людей с их жизнью, не похожей на мою, их проблемы, чаяния, переживания… Тысяча вопросов: как мимолётна жизнь, зачем мы вообще на этом свете, что остаётся от нас и т. п. Меня всегда очень впечатляли кладбища, их особая атмосфера с незримым присутствием множества ушедших в другой мир душ. И, я бы сказал, что даже моё сознание в этих местах становится другим, каким-то отрешённым. Но потом я возвращаюсь в обычный мир и кладбищенские воспоминания как-то начинают отягощать душу. У нас-то, у живых, всё совсем не так, всё кипит, бурлит, а там тишина и бесконечность. Наверное, поэтому в последние годы я, по возможности, стараюсь избегать этих мест, видимо, подсознательно чувствуя, что и я в недалёком будущем окажусь в той же компании…

Я свой род знаю намного хуже, чем ты. Уж очень сильно перепахала история судьбы моих родичей. Сначала революция, потом война. Дома обоих дедов были под оккупацией. Да и с репрессиями тоже всё было в порядке: трое моих родичей мотали срока по 10–12 лет. Политические. В общем, всё как у русских людей. И стали мы теперь почти как иваны, не помнящие родства. Думаю, что на нашей, русской цивилизации это сказывается плохо. Видимо, такова судьба всех народов, переживших сильные катаклизмы.

Но всё суета сует. Полистай Хайяма. Я не способен так красиво и точно сказать обо всем этом, а он уже говорил это задолго до нас и наших недавних предков. Всё пройдёт и когда-нибудь снова повторится в другом мире и по другим сценариям. Я только недавно узнал, что наша солнечная система вторична. То есть, она не могла возникнуть из первичной туманности, которая состоит из водорода, свободных электронов и т. п. Она возникла из облака межзвёздной пыли, которая в свою очередь является продуктом гибели звёздных систем. Об этом говорит тот факт, что в нашей солнечной системе много тяжёлых элементов (из-за чего, кстати, и может существовать жизнь), которые образуются только при выгорании звёзд и их коллапсе. И эта цепочка может быть весьма длинной, поэтому предками нашей солнечной системы могут быть несколько звёзд со своими планетами и, возможно, жизнью. И кто мы – люди – в этой цепочке? Вот ты глядишь на древний замшелый валун и думаешь, как коротка твоя жизнь по сравнению с его. Ан нет – он тоже не вечен. И даже более того, он – дальний родственник: у нас ведь общий предок – погибшая звезда.

Подражая тебе, закончу письмо четверостишьем того же Хайяма: „Этот старый кувшин на столе бедняка / Был всесильным визирем в былые века. / Эта чаша, которую держит рука, – / Грудь умершей красавицы, или щека…“

Итак, материя преходяща. Разум и только разум – вот основа всего и главная загадка мироздания.»

Виктор Гарнецкий

Решено: поеду в Москву, в МГУ. В Ереванском университете делать мне нечего, не мой масштаб (те ещё были амбиции!). Ну и что – по-русски плохо говорю. Во-первых, я свободно читаю русскую классику, стало быть, язык знаю и достаточно быстро в русскоговорящей среде научусь болтать. Во-вторых, я же не претендую на языковой факультет (хотя с детства мечтаю о журналистике). На геологическом, например, всего-то одну лишь математику сдавать. А я её не боюсь, сдам с закрытыми глазами.