Лев Троцкий - История русской революции. Октябрьская революция

Однако в смысле непосредственного воздействия на деревню еще большее значение имели солдаты. Только в искусственных условиях фронта или городской казармы молодые крестьяне, преодолевая до известной степени свою разобщенность, становились лицом к лицу с проблемами национального масштаба. Политическая несамостоятельность давала, однако, знать себя и здесь. Неизменно подпадая под руководство патриотических и консервативных интеллигентов и стремясь освободиться от них, крестьяне пытались сплотиться в армии особо от других социальных групп. Власти относились к таким поползновениям неблагожелательно, военное министерство противодействовало, эсеры не шли навстречу, советы крестьянских депутатов прививались в армии слабо. Даже при самых благоприятных условиях крестьянин не в силах превратить свое подавляющее количество в политическое качество!

Только в крупных революционных центрах, под прямым воздействием рабочих, советы крестьян-солдат успели развернуть значительную работу. Так, крестьянский Совет в Петрограде с апреля 1917 по 1 января 1918 года послал в деревню 1395 агитаторов, которым были выданы специальные мандаты; столько же примерно выехало без мандатов. Делегаты объехали 65 губерний. В Кронштадте среди матросов и солдат создавались по примеру рабочих землячества, которые выдавали делегатам удостоверения в «праве» на бесплатный проезд по железным дорогам и на судах. Частные дороги принимали такие свидетельства безропотно, на казенных возникали конфликты.

Официальные делегаты организаций были все же каплями в крестьянском океане. Неизмеримо большую работу выполнили те сотни тысяч и миллионы солдат, которые самовольно покидали фронт и тыловые гарнизоны, унося в ушах крепкие лозунги митинговых речей. Молчуны на фронте становились у себя в деревне говорунами. Недостатка в жадных слушателях не было. «Среди крестьянства, окружавшего Москву, – рассказывает один из московских большевиков, Муралов, – происходил громадный сдвиг влево… Московские села и деревни кишели дезертирами с фронта. Туда же проникал и столичный пролетарий, не порвавший еще связи с деревней». Дремавшую калужскую деревню, по рассказу крестьянина Наумченкова, «разбудили солдаты, прибывавшие с фронта по разным причинам в период июня – июля». Нижегородский комиссар доносил, что «все правонарушения и беззакония имеют связь с появлением в пределах губернии дезертиров, отпускных солдат или делегатов от полковых комитетов». Главноуправляющий имениями княгини Барятинской Золотоношского уезда жалуется в августе на самоуправство земельного комитета, где председательствует кронштадтский матрос Гатран. «Прибывшими в отпуск солдатами и матросами, – доносит комиссар Бугульминского уезда, – ведется агитация с целью создать анархию и погромное настроение». «В Мглинском уезде, в селе Белогош, приехавший матрос самовольно запретил заготовку и вывозку дров и шпал из леса». Если не солдаты начинали борьбу, то они ее заканчивали. В Нижегородском уезде мужики теснили женский монастырь, косили луга, разломали заборы, не давали монашкам проходу. Настоятельница не сдавалась, милиционеры увозили мужиков на расправу. «Так дело тянулось, – пишет крестьянин Арбеков, – до прихода солдат. Фронтовики сразу взяли быка за рога»: монастырь был очищен. В Могилевской губернии, по словам крестьянина Бобкова, «солдаты, которые вернулись с фронта домой, были первыми вожаками в комитетах и руководили изгнанием помещиков».

Фронтовики вносили в дело тяжелую решимость людей, привыкших обращаться с винтовкой и штыком против человека. Даже солдатские жены перенимали от мужей боевые настроения. «В сентябре, – рассказывает пензенский крестьянин Бегишев, – сильное было движение баб-солдаток, которые выступали на судах за разгром». То же наблюдалось в других губерниях. Солдатки и в городах являлись нередко бродилом.

Таких случаев, когда во главе крестьянских беспорядков оказывались солдаты, приходилось, по подсчету Верменичева, в марте – 1 %, в апреле – 8, в сентябре – 13, в октябре – 17 %. Такой подсчет не может претендовать на точность, но общую тенденцию он указывает безошибочно. Умеряющее руководство эсеровских учителей, писарей и чиновников заменялось руководством ни перед чем не останавливающихся солдат.

Выдающийся в свое время немецкий марксистский писатель Парвус, который сумел во время войны приобрести богатство, но растерять принципы и проницательность, сравнивал русских солдат со средневековыми ландскнехтами, грабителями и насильниками. Для этого нужно было не видеть, что, при всех своих бесчинствах, русские солдаты оставались лишь исполнительным органом величайшей в истории аграрной революции.

Пока движение не порывало окончательно с легальностью, посылка войск в деревни сохраняла символический характер. Применять на деле в качестве усмирителей можно было почти только казаков. «В Сердобский уезд отправлено 400 казаков… Эта мера подействовала успокоительно. Крестьяне заявляют, что будут ждать Учредительного собрания», – пишет 11 октября либеральное «Русское слово». 400 казаков – несомненный довод за Учредительное собрание! Но казаков не хватало, к тому же и они расшатывались. Между тем правительство вынуждалось все чаще принимать «решительные меры». В первые четыре месяца Верменичев насчитывает 17 случаев посылки военной силы против крестьян; в июле и августе – 39 случаев, в сентябре и октябре – 105 случаев.

Усмирять крестьян вооруженной силой значило заливать пожар маслом. Солдаты в большинстве случаев переходили на сторону крестьян. Уездный комиссар Подольской губернии доносит: «Войсковые организации и даже отдельные части разрешают социальные и экономические вопросы, заставляют (?) крестьян производить захваты и рубить лес, а иногда, местами, сами участвуют в грабежах… Местные войсковые части отказываются принимать участие в прекращении насилий…». Так восстание деревни разрушало последние скрепы в армии. Не могло быть и речи о том, чтобы в условиях крестьянской войны, возглавленной рабочими, армия позволила себя бросить против восстания в городах.

От рабочих и солдат крестьяне впервые узнавали новое, не то, что им говорили эсеры, о большевиках. Лозунги Ленина и его имя проникают в деревню. Все учащающиеся жалобы на большевиков имеют, однако, во многих случаях вымышленный или преувеличенный характер: помещики надеются таким путем вернее добиться помощи. «В Островском уезде полная анархия вследствие пропаганды большевизма». Из Уфимской губернии: «Член волостного комитета Васильев распространяет программу большевиков и открыто заявляет, что помещики будут повешены». Ищущий «защиты от грабежа» новгородский помещик Полонник не забывает присовокупить: «исполнительные комитеты переполнены большевиками»; это значит – недоброжелателями помещика. «В августе, – вспоминает симбирский крестьянин Зуморин, – по селам стали ездить рабочие, агитировали за партию большевиков, рассказали об ее программе». Следователь Себежского уезда ведет дело о прибывшей из Петрограда ткачихе Татьяне Михайловой, 26 лет, которая призывала в своем селе «к свержению Временного правительства и восхваляла тактику Ленина». В Смоленской губернии к концу августа, как свидетельствует крестьянин Котов, «Лениным стали интересоваться, к голосу Ленина стали прислушиваться»… В волостные земства все еще, однако, выбираются в громадном большинстве эсеры.