Эдвард Бис - Карма. Судьба палача

Несмотря на отличия инвентаря, быт был нарушен. Оказалось, что питаться, как раньше, для большинства стало просто невозможно. Дело здесь не в том, что тюремная еда ухудшилась, а в том, что упомянутое большинство, питалось коммерческой едой по системе хозрасчета. Бесплатная еда оставалась, мягко говоря, очень специфичной, и подавляющее большинство заключенных не питались тюремной едой вообще, считая ее очень острой либо, даже несъедобной. Ранее еду заказывали (покупали), а в большинстве своем готовили сами. Для готовки использовали электрооборудование, угли и даже газ, который был подведен и подавался пусть с перебоями, но подавался. Свежие продукты можно было заказать в магазине, а оплатить либо наличными, либо через тюремный счет. Обязан также отметить, что в данной тюрьме не было столовой. Вся еда разливалась из привезенных котлов. Кто хотел, тот подходил со своей посудой и брал.

Во время перевода из одного блока в другой у заключенных было конфисковано абсолютно все электрооборудование, а также предметы, которые могут быть использованы для готовки еды. Не оставили ни электрочайников, ни кипятильников. Помимо этого, установили чувствительные предохранители, которые срабатывали при малейшем сопротивлении в электросети. Администрация тюрьмы, попросту говоря, рассчитывала оставить зону смертников как показную.

Если предохранитель срабатывал из-за самодельного кипятильника, то электричество включали не сразу и на первых порах даже разбирали дело как преступление против порядка. Ожидания были мучительны из-за прекращения работы вентиляционной системы. В жару, даже получасовая остановка вентиляторов, приводила астматиков и сердечников в трепет. Становилось очень душно.

Как было отмечено, из-за сложностей с питанием в новом блоке стали образовываться группы по схожим интересам и возможностям. Мои возможности позволяли мне питаться покупной едой и делать это, в некоторой степени, комфортным образом. Я не желал утруждать себя заполнением бланков заказа и толканием в очередях за получаемой снедью, а потому сблизился с тремя тайцами. Все получилось спонтанно: наши интересы были схожи.

Среди трех тайцев были мистер Лек, мистер Мафия и мистер Пон. Лек не было именем, а прозвищем, которое далось ему, как и всем тайцам, в детстве и означало: маленький. Лек вовсе не был маленьким, а с точки зрения его уголовного прошлого был даже крупным. Это был человек в преклонном возрасте, который получил образование в европейском университете и являлся представительным наркодельцом. Он прекрасно владел английским и норвежским языками. Был уважаем. Осужден на две смертные казни по двум разным уголовным делам. Хотя в силу своей обеспеченности, ума и практичности, он добился снижения срока одного дела до пожизненного заключения, а другое вообще выиграл. Для Таиланда выиграть уголовное дело связанное с наркотиками, тем более когда первый суд уже приговорил к смерти, – это нечто особенное и почти маловероятное. Был освобожден через тринадцать лет посредством персонального королевского помилования! А это уже совсем редкое явление и характеризует Лека – я так думаю – как весьма ловкого дядю.

Мистер Мафия был самый молодой из нас. Это был рослый таец, которого обвиняли в торговле наркотиками. Данную кличку определил ему тайский суд. Это не шутка. Именно, его стали именовать так после постановления суда.

Мафия был арестован по шпионской информации. Но так как при аресте ни у него, ни в зарегистрированной на его имя недвижимости не были обнаружены наркотики, то оперативники взялись выбивать из него признания. Они требовали назвать место тайника. Для этого они держали его в бочке, расположенной в джунглях. Жестоко пытали. Через три дня он стал понимать, что либо его кончат, как несговорчивого, либо он попытает счастья в суде. Он сдал тайник с крупной партией метамфетамина, и после этого его привезли в суд.

Его адвокат представил обвиняемого как жертву пытки. Были сделаны фотографии следов пыток – очень впечатляющие! – и были даны показания эксперта, характеризующего увечья как последствия пыток. Однако суд применил очень модную для тайского правосудия формулировку: «Показания обвиняемого сомнительны… суд верит показаниям полицейских… подсудимый является членом мафии…» После такого приговора так и повелось. Все стали звать его Мафия.

Все это, может быть, и смешно, вроде игры в «верю – не верю», но это фольклор тайской системы. Суд имеет законное право ссылаться на веру.

Третьим тайцем, трапезничающим с нами за одним столом был Пон. Это был уже пожилой мужичок с покладистым характером, осужденный по статье «наркотики», который после ареста растерял все свои денежные средства. В этом плане он далеко не одинок, заключенные часто оказываются в подобных ситуациях. Пона, однако, нельзя было назвать шнырем или прихлебалой. Он был полноправным семейником. То, что он заполнял за меня бланки заказа еды и получал ее, толкаясь в очереди, вовсе не делало его ущербным или зависимым. Он удовлетворял тем самым свои нужды во времяпровождении. Занимался хоть каким-то делом.

В данном составе мы завтракали и обедали меньше года. Вскоре Лек выиграл одно дело, а по-другому получил снижение до пожизненного заключения. Его перевели в блок к пожизненно осужденным и сняли с него кандалы. Мы стали трапезничать втроем. Почти сразу после этого ко мне обратился Пон с просьбой принять в нашу семейку Самарта. Да, именно того, кто когда-то работал надзирателем в этой самой тюрьме. Правильнее сказать, Самарт обратился ко всем нам с просьбой принять его к нашему столу.

Аргументы Пона были просты: Самарт нормальный мужик и не халявщик, то есть за стол будет садиться с едой для себя и про запас. Для Пона это было значимо. Мафия же, со свойственной ему деликатностью, человек он был образованный, отметил главное – что Самарт не гнилой. Пусть он бывший надзиратель, но он человек с буддистским складом ума и характером. Он не курит, не пьет, не устраивает разборок и по делу не душегуб малолеток или сексуальный вампир, а такой же, как многие мы, как большинство из нас, и далеко не худший смертник. Все это было правдой. Так что против его кандидатуры я не был.

Мы стали трапезничать вчетвером. Стали общаться с Самартом. После смены блока мы содержались уже в разных камерах, так что, я стал иногда заходить к нему.

Самарта нельзя было назвать словоохотливым. Чаще всего он пребывал сам в себе. После открытия камер с утра он выходил один из первых на прогулку и шагал, гремя цепями. Что ж, все были кандальники. Позавтракав с нами вместе, он уходил к себе в камеру до обеда. Несмотря на то, что камеры были открыты и можно было бывать на свежем воздухе, он предпочитал торчать в застенках. Выбирался же оттуда только с утра и в обед. Все это время он медитировал, читал буддистскую литературу или рассматривал буддистские амулеты через увеличительную лупу. Несмотря на свою замкнутость он тем не менее не был конченным меланхоликом. Бывало, веселился, бывало, рассказывал что-то из своей юности.