Патрисия Гуччи - Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Мой отец не относился к тем людям, кто смиренно принимает отказ. Долго ждать он тоже не любил. Он быстро спланировал следующее свидание с моей матерью, на этот раз в компании Вилмы – его самой преданной и давней сотрудницы. Отец уверил маму, что присутствие дуэньи позволит ей чувствовать себя более непринужденно, и все решат, что эти выходы в свет – не более чем обычные деловые ужины.

Мама чувствовала, что ей придется принять это предложение, но настояла на том, чтобы ужин состоялся в такой вечер, когда Пьетро не будет в городе. Ресторан Antica Pesa располагался в старом здании таможни в богемном районе Трастевере. Я бывала там пару раз, просто для того, чтобы представить себе, как мои родители встречались там во время этой непростой фазы их периода ухаживаний. Рассказы моей матери рисуют безрадостную картину их совместного приезда туда, и она с несчастным видом шла позади, когда их провожали к столику на дальнем конце террасы. Даже после того как их усадили за стол, она так беспокоилась, что ее заметит кто-то из знакомых, что почти не притронулась к еде.

Папа мастерски поддерживал беседу и вел себя как радушный хозяин. Смеясь и рассказывая всевозможные байки, он развлекал ее историями о своих поездках, сверкая глазами в свете свечей и описывая, каково это – лететь 6,5 тысячи километров через всю Атлантику на реактивном самолете.

– Ты не поверишь, какая там роскошь, Бруна! – говорил он ей. – У них такие удобные кресла, а стюардессы в красивой униформе подают мартини и ужин, как в ресторане. Тебе бы понравилось.

Во время таких рассказов всегда подразумевалось, что когда-нибудь она будет сопровождать его. Далее он восторженно говорил о Нью-Йорке с его гигантскими зданиями и непривычно честными людьми, на чью жизнь и деловую репутацию не влияют всякого рода политические ограничения, с которыми он сталкивался в Италии. Он взахлеб рассказывал о шуме и суете этого большого города и говорил, что ей понравилась бы предлагаемая Америкой свобода.

Под действием вина и непринужденной атмосферы мама начала расслабляться и – мало-помалу – вылезала из своей раковины. Потягивая просекко, она начала обнажать ту свою внутреннюю беззаботную сторону, которую, как отец всегда подозревал, она от него прятала.

– Сегодня в магазин приходила женщина, у которой шубка была точь-в-точь в цвет шерсти ее пуделя, – по секрету признавалась она. – Не знаю, чего нам стоило не расхохотаться в голос!

Эти первые увиденные в ней проблески шаловливой, смешливой юности лишь подлили масла в огонь его страсти.

Итак, ухаживание продолжалось, хотя и против воли моей матери. Единственное отдохновение для нее наступило, когда отец уехал и она получила пару недель покоя. Точнее, это она так думала. Однажды утром, перебирая почту, она наткнулась на конверт из Нью-Йорка, адресованный лично ей. Узнав почерк моего отца, тотчас заподозрила, что́ найдет там. Опасаясь вскрыть письмо в офисе на случай, если кто-то неожиданно войдет, она торопливо засунула его за пояс своей юбки. Только позднее, вечером, сидя в одиночестве на заднем сиденье автобуса, который вез ее домой, она держала в руках первое из тайных любовных писем моего отца, вскрыла его пальцем и начала читать.

Папины слова – и сила чувств, которую они передавали, – ошеломили ее.

Бруна, дорогая моя!

Уже в третий раз подношу ручку к бумаге, уничтожив первые два письма. Я обещал себе, что стану писать лишь о том, насколько сильно испытываю потребность общаться с тобой, всегда рассказывать тебе, что чувствую, все эти крохотные радости, всю эту безмерную боль!!! Только из-за неутолимого желания любить тебя и безмерного страдания, причиняемого нашей тайной, я прошу прощения и позволения любить тебя – вечно, – пока меня не одолели печаль и безумие скорби.

Моя милая Бруникки, надеюсь, ты понимаешь, что я не преувеличиваю. Я просто до безумия влюблен в тебя! Что касается меня, пока буду уверен в твоей привязанности и буду чувствовать, что никогда тебя не потеряю, буду считать тебя своей единственной большой любовью; клянусь, я сделаю все, о чем ты попросишь! Нам необязательно появляться на людях. Я не стану пытать тебя, не стану делать ничего, чтобы мучить тебя или заставлять стыдиться; все, чего я прошу, – это чтобы ты любила меня и наши души сливались в одну, словно в вечном объятии. Я люблю тебя, Бруна, я очень, очень люблю тебя и не перестану говорить тебе об этом, потому что это правда, превыше и больше всего и всех. – хххх А.

В наши времена торопливых электронных писем и SMS , увы, ни один мужчина никогда не написал мне подобного письма. Какие чувства испытывала моя мать, держа этот хрупкий листок бумаги в руке и ощущая всю его нематериальную весомость? Она говорила мне потом: «Это было невероятно. Я чувствовала, что для него что-то значу».

Никто никогда не обнажал перед ней душу до такой степени. Выбранные им слова и стремительные признания в любви затронули глубокие струны в ее сердце. Ей пришлось ущипнуть себя, чтобы поверить, что это письмо действительно от дотторе Гуччи – мужчины с положением, живого воплощения стиля и грации. Успешный предприниматель, он в равной мере непринужденно чувствовал себя и с членами королевских семейств, и с обычным прохожим на улице. И вот теперь он изливал свою душу «невинному созданию», девушке, едва вышедшей из подросткового возраста и имевшей весьма скромное происхождение. Как такое вообще было возможно?!

Несколько минут она сидела неподвижно на своем сиденье, глядя в окно на проплывавшие мимо уличные сценки. Все виделось как в тумане – вот матери выгуливают маленьких детей, пожилые люди с трудом пробираются сквозь толпы людей, заполнивших город в час пик. Видела, как идут парочки, держась за руки и открыто демонстрируя свою любовь. Она говорила мне: «Помнится, я подумала: а ведь никто из них так не беспокоится о последствиях, как я».

В «Римских каникулах», одном из самых популярных фильмов тех лет, который мама впервые смотрела вместе с Пьетро и много раз пересматривала со мной годы спустя, несчастная принцесса, в исполнении Одри Хэпберн, влюбляется в простого смертного – репортера, роль которого сыграл Грегори Пек. Однако даже в такой голливудской фантазии двое влюбленных не смогли соединиться. После волшебного времени, проведенного вместе, они вынуждены расстаться – оба с разбитыми сердцами. Моя мать не могла мысленно не возвращаться к финалу этого фильма – он всегда трогал ее до слез, – и гадать, на что она могла рассчитывать с таким человеком, как папа.

– Я пришла к выводу, что именно так все и будет со мной и твоим отцом, – говорила она. – Все это казалось совершенно невозможным…