Дэннис Лим - Дэвид Линч. Человек не отсюда

«В Америке снова утро», – звучат успокоительные слова самой известной предвыборной рекламы Рональда Рейгана (названной «Славнее, сильнее, лучше»). Воодушевляющий гимн браку, семье, тяжелой работе и домовладению, этот насыщенный одноминутный монтаж повседневной жизни американцев, занятых глубоко американскими делами, заполнил телеэфир во время предвыборной кампании 1984 года, когда экономика находится на подъеме, а накал патриотического чувства достигает пика в преддверии бойкотируемой Советским Союзом Олимпиады в Лос-Анджелесе. Когда рассказчик сообщает о низких ставках по кредитам и низком уровне инфляции, в саундтрек вступают скрипки. Пронизанные светом картинки обещают славные времена на каждой улице: мальчуган-газетчик едет вдоль тротуара, родители с ребенком гордо несут в свой огороженный штакетником дом свернутый ковер, дети глядят вверх – пожарный поднимает американский флаг.

В том году больше пятидесяти четырех миллионов американцев проголосовали за Рейгана во время перевыборов и лавиной смели его оппонента, Уолтера Мондейла. Одним из них был Дэвид Линч: он же дважды был гостем Белого дома во время правления Рейгана. Обычно Линч избегает высказываться на политические темы, а себя определяет как либертарианца; он был режиссером предвыборной рекламы своего коллеги по медитации, кандидата от Партии природного закона Джона Хагелина, а в 2012 году поддержал на перевыборах Обаму, хотя объяснил это исключительно глубокой неприязнью к Митту Ромни («Если просто поменять местами буквы, получится “Наши деньги”. [9] Игра слов: Romney – R MONEY (англ.) . Я уверен, что Митт Ромни хочет запустить лапу в наши деньги»). В те несколько раз, что Линч объяснял, почему поддерживал Рейгана, его мотивы казались совершенно неясными или поверхностными: «Мне понравилась речь, которую он недавно произнес на съезде». «Мне больше всего нравилось, что в нем жил образ старого Голливуда, такого ковбоя-лесоруба».

«Синий бархат», фильм 1986 года, сделавший Дэвида Линча из необычного чудака узнаваемым независимым режиссером, начинается с одной из самых незабываемых сцен в истории кино. Мы видим красные розы на фоне белого штакетника и яркое синее небо, Бобби Винтон нежно напевает заглавную песню (хит 1963 года, кавер на золотой стандарт Тони Беннета 1951-го). Если рейгановская реклама двумя годами ранее преломляла очень похожие картинки в мягкорисующем объективе, то «Синий бархат» придает им сочную интенсивность детской книжки, доводя патриотические цвета до радиоактивного уровня яркости. В замедленной съемке блистающий в солнечных лучах пожарный с далматином машет рукой из едущей пожарной машины; регулировщик поднимает красный знак «Стоп» и приглашает процессию счастливых детей перейти дорогу.

Однако кретинически-солнечная идиллия длится недолго. У поливающего газон мужчины средних лет в панамке и темных очках шланг цепляется за ветку куста, а сам он то ли в судороге, то ли от укуса насекомого падает на землю, хватаясь за шею. Злоключения садовых шлангов стары как само кино: для одного из своих первых фильмов, «Политый поливальщик» 1895 года (года рождения этого вида искусства), братья Люмьер направили только что изобретенный киноаппарат на садовника, который вымокает до нитки в результате розыгрыша. Его часто приводят в пример как первый комедийный фильм. Сценарий Линча – конечно, не настоящий фарс, но в нем есть своеобразный абсурдистский пафос. Корчась и извиваясь на спине, мужчина держится за шланг. Собака, тявкая, весело бросается на струю воды, а ничего не понимающий малыш медленно приближается к месту событий. Камера Линча отвлекается от ужасного зрелища, проскальзывает мимо мокрых стеблей травы, чтобы на размытом крупном плане высветить скопление черных как смоль жуков; звуковую дорожку заполняет их зловещий стрекот. Здесь в две минуты утрамбована история, которая рассказывается в «Синем бархате» – о порядке и его разрушении.

«Синий бархат» – это притча о взрослении, полная противоречий песнь невинности и опыта. [10] Аллюзия к «Песням невинности и опыта» У. Блейка. Юный студент Джеффри Бомон (Кайл Маклахлан), вынужденный вернуться в свой родной городишко Ламбертон, чтобы навестить отца (несчастного мужчину на газоне) в больнице, находит на пустыре отрезанное ухо. Ухо – это портал, кроличья нора, ведущая в сердце тьмы как Ламбертона, так и самого Джеффри. В поиске ключа к разгадке тайны, которую Джеффри порой как будто сам выдумывает, он разрывается, как часто бывает у Линча, между блондинкой и брюнеткой: положительной Сэнди Уильямс (Лора Дерн), дочерью местного детектива, и Дороти Вэлленс (Изабелла Росселлини), поющей романтические баллады дамой в беде, у которой похитили мужа и сына. Мужчина, который взял в заложники семью Дороти, – Фрэнк Бут (Деннис Хоппер), маньяк, любящий жесткий секс и извращенные ментальные манипуляции, врывающийся в фильм с практически сверхъестественной силой.

Как Линч неоднократно напоминает, перед нами хоррор, рассказ о добре и зле, помещенный во чрево одноэтажной Америки, но резонирующий в космическом масштабе. Джефф, припарковавшись у церкви на следующий вечер после того, как он стал свидетелем ритуального надругательства Фрэнка над Дороти, обращается к Сэнди и, чуть не плача, выдает страдальческую тираду, которая не может не вызвать у зрителя смеха: «Почему существуют такие люди, как Фрэнк? Почему в мире так много бед?» Искренность может разорвать ткань линчевского фильма так же решительно, как ужас. Подсвеченная освещенным витражом, под аккомпанемент тихого органа на саундтреке, Сэнди рассказывает сон, приснившийся ей в ту ночь, когда она встретила Джеффри: «Во сне я видела наш мир, но мир был во мраке, потому что не было малиновок, а малиновки олицетворяли любовь. И очень, очень долго была просто тьма, и вдруг из ниоткуда на волю вылетели тысячи малиновок, а потом они спустились с небес и принесли с собой слепящий свет любви. И казалось, что эта любовь – единственное, что может что-то изменить. И так оно и было». Освободившись от детской грезы, Сэнди поворачивается к Джеффри: «Так что, думаю, это значит, что беды будут, пока малиновки не прилетят».

«Синий бархат» вроде бы заканчивается воплощением сна Сэнди. Джеффри убивает Фрэнка и спасает Дороти, что, по сути, превращает ее из шлюхи обратно в мать, а Джеффри и Сэнди дает возможность продолжить свои целомудренные отношения. Но концовка фильма, как и первая сцена, отдает гипертрофированностью и хрупкостью галлюцинации: это идиллия, которая вот-вот разрушится. Во время семейного застолья, которым заканчивается фильм, Джеффри, Сэнди и тетя Джеффри Барбара наблюдают из окна кухни за усевшейся на ветку малиновкой с жуком во рту. Самое пугающее в этой сцене – то, что птица производит впечатление механической (а жук нет). «Никогда бы так не смогла», – с отвращением говорит тетя Барбара, засовывая в рот непонятный предмет.