Геннадий Седов - Юсупов и Распутин

Фамильная усадьба с обширным двором, доставшаяся в наследство матушке, день-деньской кишела людьми. Многочисленной прислугой, приехавшими погостить родственниками, приживалами, странниками, любителями попотчеваться задарма от княжеских щедрот – на всех хватало вина, горячих кушаний, посуды, столового серебра. Стол, по обыкновению, держали открытым: сколько едоков соберется к обеду, в точности не знали. Многие питавшиеся по нужде то в одном, то в другом достаточном доме, являлись к трапезе целыми семьями. Одна богатая старуха-домовладелица (он мысленно называл ее гусыней) ела принципиально только в гостях. Приезжала с опозданием, находила свободное кресло, хищно принюхивалась к кушаньям, говорила, косясь на соседей: «Волки сыты, теперь поем спокойно».

Милый родительский дом! Анфилады бесчисленных комнат, лестницы, переходы, таинственные закоулки, в которых хорошо и одновременно страшно прятаться во время игры в прятки. Настоящей пещерой Лейхтвейса был глубокий подвал с толстенными стенами, не боявшийся пожаров и наводнений. За глухими дверьми – сумеречные комнаты с запыленной мебелью, винные погреба, кладовые, заваленные коробками столового серебра и сервизов для званых вечеров, тщательно упакованные скульптуры и полотна, которым не нашлось места в галереях и залах дома. Бродя под гулкими сводами, он воображал себя Рыцарем печального образа из недавно прочитанного романа. В темницу его заманил и оставил на голодную смерть отвратительный и злобный соперник Самсон Карраско, а вызволит, конечно же, верный оруженосец Санчо Панса.

В бельэтаже, где помещались отцовские апартаменты, ему нравилась смежная с кабинетом «мавританская зала» выходившая в сад, в которой можно было помечтать в одиночестве. Мозаика в ней была точной копией стен одной из зал Альгамбры. Посреди бил фонтан, вокруг него мраморные колонны, вдоль стен обтянутые персидским штофом диваны – мир сказок тысячи и одной ночи! Когда отца не было дома, он устраивал тут живые картины. Созывал слуг, сам наряжался султаном – нацеплял матушкины украшения, усаживался на диван, воображал себя кровавым сатрапом, а слуг – рабами. Придумал однажды сцену наказания провинившегося невольника, роль которого исполнял лакей-араб Али. Приказал тому пасть ниц и просить пощады. Едва замахнулся кинжалом, отворилась дверь, вошел отец, закричал свирепо: «Все вон отсюда!» Вход в «мавританскую» залу с тех пор был для него закрыт.

Раз в неделю в доме появлялся модный петербургский учитель танцев мсье Троицкий. Томный, жеманный, напомаженный, в костюме безупречной кройки, лаковых туфлях, белых перчатках. Вел их с братом в гостиную, выходил, слегка подпрыгивая, на середину, взглядывал выразительно на даму-аккомпаниаторшу за роялем, делал с первыми тактами музыки изящное вальсовое па.

Постоянной его партнершей на танцевальных уроках была дочка министра юстиции, милая Шурочка Муравьева кротко терпевшая его неуклюжесть, не сердившаяся, когда он то и дело наступал ей на ноги. Научившись неплохо танцевать, он ездил в сопровождении лакея Ивана в дом государственного секретаря Танеева, где устраивались по субботам для детей танцевальные вечера и где ему постоянно навязывали в партнерши старшую Танееву, Анну – рослую, с круглым лоснящимся лицом девицу, напрочь лишенную обаяния. Танцуя с ней, пересекаясь в танце с Шурочкой, проносившейся мимо в паре с юнкером в темно-синей форме, они весело, заговорщически перемигивались.

Приятелями его, товарищами по играм были гостившие у них каждую зиму дети родной тети Лазаревой – Миша, Володя и Ира – и две двоюродные сестры Сумароковы-Эльстон – Катя и Зина. Присоединялись к ним временами мальчики и девочки из семей сослуживцев отца и матушкиных светских знакомых. Мужская половина вся наперечет была влюблена в белокурую Катеньку, обсуждала секреты ее обаяния, ревновала втайне друг к другу.

Заводилой компании был младший Лазарев – Володя. Губастый, с живым лицом и носом-картошкой, делавшим его похожим на клоуна. Каких только шалостей, чудачеств они не откаблучивали, следуя его фантазиям! Однажды вечером, когда отца с матерью не было дома, Володя предложил прогуляться вдвоем в город, переодевшись дамами. Сказано – сделано! Нашли в матушкиных шкафах все необходимое, разбудили ее парикмахера, потребовали парики – якобы для маскарада. Нарядились, нарумянились, нацепили украшения, закутались в бархатные шубы не по росту, вышли в город.

Над каналом клубился стылый туман, тонули во мгле фонари, темной громадой высился неподалеку купол Исаакия.

Ступали, пугливо озираясь, по мерзлому насту, вышли на тускло освещенный Невский.

Как обычно бывало в поздние часы, тут бродили в поисках клиентов «ночные бабочки», останавливались у обочин проезжавшие сани с охотниками продажных удовольствий.

Их тотчас заметили, посыпались сомнительные предложения. Чтобы отделаться от назойливых кавалеров, они отвечали наперебой:

– Nous sommes occupies! («Мы заняты!» – фр. )

Те, однако, продолжали их преследовать, отстали только, когда они, добежав до гостиницы Демута на Большой Конюшенной, влетели мимо отворившего им с поклоном дверь швейцара в ресторан «Медведь». Пройдя в зал и севши не снимая шуб за столик, они заказали ужин.

Было ужасно жарко, чесалось под мышками. Со всех сторон на них смотрели с любопытством, сидевшая за дальним столиком компания офицеров прислала записку – поужинать совместно в кабинете.

Обслуживавший их лакей в малиновой рубахе навыпуск и сапогах извлек из ведерка со льдом замороженную бутылку, откупорил, разлил по бокалам.

– Желаем-с приятного вечера!

Чокнувшись, они хлебнули кольнувший нежно язык пузырившийся напиток.

Вкусно!

Допили до дна. Было необыкновенно весело, хотелось дурачиться. Сняв с себя жемчужные бусы, он бросил их, размахнувшись, кому-то на голову за соседним столом. Лопнувшие бусы рассыпались, не долетев, по полу. Соскочив с кресел, они ползали на карачках, собирая жемчужные горошины, лакей пробовал им помочь, в зале стоял гомерический хохот.

Собравши кое-как жемчуг, они заторопились к выходу – путь им преградил дородный метрдотель с усами:

– Минуту! Счет извольте оплатить!

Денег у них не было, пришлось идти объясняться к директору. Тот, выслушав, посмеялся их выдумке, дал денег на извозчика – приключение, казалось бы, окончилось благополучно.

Увы! Утром батюшке в кабинет прислали с нарочным остатки жемчуга в пакете и кругленький ресторанный счет. Они с Володей были вызваны на семейное разбирательство. Последовало наказание: прогулки и встречи с друзьями отменены, десять дней не покидать пределов дома. Спустя короткое время тетка Лазарева уехала с детьми домой – в Симферополь, несколько лет они с Мишей, Володей и Ирой не виделись.