Татьяна Вирта - Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

В столовой, обставленной изящной старинной мебелью, нас усадили за овальный стол, накрытый белоснежной хрустящей скатертью с рукодельным кружевным узором. Чай нам подавала горничная в кружевном переднике и в кружевной наколке, – вспоминаете «Шоколадницу» Жана Этьена Лиотара? Да, правильно. Все выглядело примерно так. К счастью, давние знакомые, хозяин дома и Эрих Кош, некоторое время были заняты каким-то своим разговором, так что я могла внимательно оглядеться вокруг и даже прихлебнуть из тонкой фарфоровой чашечки чай.

Не каждый день нам в жизни выпадают такие исторические встречи. Если бы память была более обостренной, более восприимчивой, более емкой, возможно мне бы удалось сохранить в ней еще какие-то бесценные детали. Но, увы! К тому же я тогда не знала, что великому писателю нашей современности оставалось жить всего два года и в 1975 году его не станет.

В то время, о котором идет речь, в середине 70-х годов, наш друг Рудольф был еще совсем молодым человеком сорока с чем-то лет. Подвижный, любознательный, обласканный всемирной славой и почитанием, он жаждал взять от жизни все. Когда во второй или третий раз своего пребывания в СССР он появился у нас дома на Щукинском, с ним была его жена Элизабет и двое их очаровательных детей – мальчик и девочка. Третий ребенок у них еще не родился. Смотрю, вслед за Рудольфом в прихожую входит грациозная и златокудрая, пленительно застенчивая женщина— как бы сошедшая с вершины, позлащенной закатным солнцем, – Лорелея из баллады Гейне. Нет, это было что-то необыкновенное! От этой красоты невозможно было отвести глаз, и, надо полагать, мужчины не оставались к ней равнодушными. Сияющая копна волос, прелестное личико с зеленоватыми глазами, тоненькая, как тростинка. Но вот застенчивость первых минут прошла в дружественной атмосфере нашего дома, и тут-то мы и смогли оценить острый и проницательный ум и мгновенную реакцию этой златокудрой волшебницы. В отличие от нас, она в совершенстве владела английским, – Элизабет происходила из состоятельной буржуазной семьи и получила отличное образование, – и потому легко оперировала шуточными, а иногда и колкими замечаниями и намеками на английском, которые не всегда нравились ее мужу. При этом Рудольф как-то задумчиво вглядывался в нее своими живыми черными глазками. Но, как правило, молчал.

Однажды едем мы с ней по Москве, читаем названия разных улиц. Вдруг Элизабет восклицает:

– Бог ты мой, наконец-то я поняла, что обозначает фамилия моего мужа – Мессбауэр! Юра сказал, что перед нами, – «Мос-фильм», ну, а Рудик, выходит, «Московский крестьянин» (т.к. «бауэр» по-немецки – крестьянин. – Т.В.) Замечательно! Теперь буду знать!

Обычно детей мы усаживали рассматривать какие- нибудь альбомы – географические, зоологические. Они переворачивают страницу. На ней – крокодил раскрыл свою страшную пасть.

– Смотрите, дети, смотрите! – говорит им Элизабет. – По-немецки этот красавец – «di crоcоdail», значит, он – женского рода. Ну, а в русском языке «крокодил» – существительное мужского рода. И правильно. Сами подумайте, разве может такое страшилище быть женщиной!

Она была необыкновенно наблюдательной, где бы только ни оказалась. Бродим с ней как-то по художественной выставке у нас в Москве, перед нами картина, возможно, и самого Пикассо – «Поцелуй». Элизабет мне говорит:

– Какое у вас гуманное отношение к людям, – раз «Поцелуй», значит, здесь должна быть выгородка, чтобы посетители тоже могли поцеловаться. Не то, что у нас в Мюнхене в Ленбахгеллери – все открыто, все на виду!

Спустя несколько лет, когда мы вместе с Юрой оказались в Мюнхене и посетили Ленбахгеллери, мы вспомнили слова жены Мессбауэра, Элизабет. Нам от восторга тоже хотелось поцеловаться, но выгородки не было!

К нашему великому сожалению, к тому времени они уже были в разводе. Что-то надломилось в их отношениях, и они расстались. Некоторое взаимное раздражение было заметно еще и в Москве, но нам с Юрой не хотелось в этом признаваться.

Надо сказать, что потом мы дружили и со второй женой Мессбауэра, Кристалл, – значительно моложе нас, с чудесными вьющимися темными волосами, вполне земная, приветливая и оживленная, она проявляла по отношению к нам исключительное участие и гостеприимство. Мы часто были гостями в их доме под Мюнхеном, который они делили пополам с сестрой Кристалл и ее семьей. Дети сестры, племянники Кристалл, были своими в доме Мессбауэра, но своих детей у этой пары не было. Они прожили в счастливом браке несколько десятилетий.

Кристалл, если мне не изменяет память, была его секретаршей, – возможно, тоже имела какое-то физическое образование. Рудольф долго присматривался к этой веселой, хорошенькой девчушке, пока не понял, что без памяти в нее влюблен и жить без нее не может. Чувство было взаимным. Когда его избрали на пост главного научного руководителя в Гренобле, он взял ее с собой, и они поселились вместе. Однако чопорное французское общество не приняло такой формы совместного существования молодой девушки и женатого мужчины. Кристалл пришлось покинуть Францию. Их разлука продолжалась довольно долго. Но они ее выдержали и по возвращении Мессбауэра в Мюнхен женились официально. Элизабет без всяких проволочек дала Рудольфу развод, как только он его попросил, – в этом вопросе, как и во всем остальном, Элизабет была на высоте, хотя немецкие законы давали ей множество возможностей как следует помучить своего бывшего мужа и основательно вытрясти его карманы. Трое детей – это, несомненно, ущерб здоровью. Развод – ущерб моральный. Все это требовало материальной компенсации. К каким только ухищрениям не прибегают в Германии бывшие жены, находящиеся фактически в другом браке, нередко и с детьми, чтобы скрыть от бывшего супруга свою новую связь и не лишиться денежного довольствия. Такие ситуации случаются сплошь и рядом, бесконечно отравляя существование некоторых наших близких знакомых.

О дальнейшей судьбе Элизабет я знаю только то, что Мессбауэр до 65 лет, когда женщина в наш век эмансипации, так же как и мужчина, выходит на пенсию, обязан был платить ей алименты и что дети их вполне благополучны. Сын Питер женился и сделал блестящую карьеру, работая в компании «Мерседес» ведущим инженером по телефонной связи. Младшая девочка унаследовала способности своей матери и стала дизайнером, – по ее рисункам создаются новые модели женской одежды.

Рудольф и Кристалл, как я уже говорила, прожили в счастливом браке долгие годы. Она была верна ему до самоотречения, до полного растворения своей собственной личности в его, хотя вполне реализовала свои способности в новой профессии – преподавателя английского языка в начальной школе. Но главное для нее было устройство совместной жизни, включая практические заботы по дому и хозяйству, а также организацию развлечений и отдыха. При этом учитывались малейшие пристрастия Рудольфа, которого она называла необыкновенно нежным, ласкательным именем (приводить его здесь было бы как-то нескромно), и никогда, ни в чем ему не перечила. А может быть, у нее и не было каких-нибудь заветных желаний?