Яков Кедми - Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает

Я подчинился и, прибыв в расположение полка, приступил к исполнению своих обязанностей, занимаясь чисто канцелярской работой. Полк был вооружен трофейными танками советского производства, усовершенствованными израильской армией, с заменой пушки, двигателя и системы связи. Меня это не особенно интересовало, все равно я не имел возможности работать непосредственно с танками. Когда командир полка объявил мне, что вскоре меня пошлют на курс офицеров по кадрам, чтобы дать мне профессиональную квалификацию по профилю занимаемой должности, я сказал себе, что офицером по кадрам не буду. Я не видел никакого смысла в том, что сначала меня посылают на офицерские курсы по одной специальности, а, по окончании их и получении специализации, посылают на курсы офицеров по совершенно другой, не имеющей никакой связи с первой. Я не мог понять, в чем дело, но внутреннее чутье подсказывало мне: здесь что-то нечисто. Конечно, у меня снизился слух, однако об этом было известно до моего направления в разведшколу, так что, скорее всего, что-то здесь было не так. Я был прав в своих предположениях и убедился в этом через несколько лет по чистой случайности.

Как-то раз при переводе из одной части в другую мне дали папку с моими документами, чтобы я передал ее в новую часть. В папке было письмо из Управления разведывательных войск, где было указано, что с разрешения начальника Разведывательного управления мне разрешено приступить к обучению на курсах офицеров военной разведки, но с одним условием: согласно распоряжению военной контрразведки, по окончании курса не назначать меня на должность в системе разведвойск или связанную с разведкой. Тогда я об этом, конечно, не знал, но все равно чувствовал (и с течением времени неоднократно убеждался), что военная контрразведка израильской армии не страдает от избытка ума и здравого смысла. В случае со мной они не могли понять, как парнишка, который приехал из Советского Союза всего два с половиной года назад, может получить высокий допуск секретности. У них не было никакого желания попытаться учесть особенности моей столь необычной биографии. Чтобы справиться с проблемами проверки новоприбывших, контрразведка просто увеличивала период запрета на допуск с момента приезда в страну. Через много лет, уже работая в системе, я слышал от работников Общей службы безопасности Израиля, что они игнорируют решения военной контрразведки как недостаточно профессиональные и всем бывшим военным проводят проверку заново. Тогда я еще не знал о наложенных на меня ограничениях, но, даже если бы и знал, вряд ли в моих силах было что-то изменить.

Но я все равно решил не сдаваться. Еще раз хорошенько все обдумал и поехал в Генштаб в Тель-Авив. Базы Армии Израиля, в том числе и Генеральный штаб, в то время охранялись весьма халатно. Я прошел на территорию Генштаба, а никто не остановил меня и не проверил документы. Правда, я был в форме, но форму очень легко достать или просто купить. По ошибке я сначала поднялся на этаж, где был кабинет начальника Генштаба, но не он был мне нужен. Тогда я спустился на этаж ниже и зашел в канцелярию начальника Разведывательного управления Генштаба. Я подошел к начальнику канцелярии, отдал честь и сказал: «Это личное письмо начальнику управления, прошу передать его». Офицер взглянул на меня и, не меняя выражения лица, сказал: «Оставь здесь» – и уткнулся носом в свои бумаги на столе. Я положил конверт на стол и вышел. В письме я напоминал, что окончил курсы офицеров разведки и указывал на нелогичность и неэффективность своего нынешнего распределения.

Через неделю я был вызван к заместителю командующего бронетанковыми войсками Мотке Ципори. Я зашел в кабинет бригадного генерала Ципори, отдал честь и вытянулся по стойке «смирно». Он посмотрел на меня, и я заметил, что он пытается сохранить серьезное выражение лица. Он обратился ко мне нарочито сурово: «Ты опять совершил проступок?» Я искренне удивился: «Какой проступок?» Он спросил: «Ты обращался к начальнику Разведывательного управления?» «Да», – подтвердил я. Он объяснил: «Нарушил субординацию» – и разъяснил: «Не через командование полка, не через командование бронетанковых войск, а напрямую! За это тебе полагается наказание. Нарушение субординации – это серьезный проступок в армии». «Признаю свою вину», – ответил я. С этой минуты тон Ципори изменился. «Окончательное решение таково: ты покидаешь 274-й полк и получаешь назначение в Штаб бронетанковых войск на должность офицера разведки. Но в качестве наказания за нарушение субординации твой перевод откладывается на месяц. Свободен». Я отдал честь и вышел. Поблагодарить его я не мог, ведь, по сути, наша беседа была судом. Но я был счастлив и улыбался про себя.

Командир 274-го полка Гидеон Альтшулер разозлился на меня за то, что я покидаю его полк, лучший в Армии Израиля. Я сказал ему, что ценю и его, и его полк, но не собираюсь быть офицером по кадрам. У меня есть военная специальность, и я буду служить по специальности, по которой меня подготовили и аттестовали.

В течение двух-трех месяцев пребывания в полку я познакомился с замечательным человеком, живой легендой, и таких людей в Израиле немало. Однажды я увидел группу людей, одни были в штатском, другие в военной форме. Один из них внимательно посмотрел на меня и спросил: «Ты – Яша?» После моего ответа он представился: «Аркадий Тимор». Я был поражен. Тут же вспомнил, откуда мне знаком его голос. Этот голос знал, наверное, каждый еврей в Советском Союзе – голос военного комментатора радиостанции «Голос Израиля» на русском языке. Аркадий Тимор (Зальцман) родился в Бессарабии. Офицером-танкистом он прошел всю Отечественную войну, командовал танковым батальоном, который первым вошел в Берлин. В конце войны, проходя через свой родной город, он узнал от соседей, что нацисты убили всю его семью, в том числе маленькую сестру. Потом Тимор рассказывал мне, что, когда они вошли в Берлин, он первым делом отдал два приказа. Во-первых, установить военно-полевую кухню на улице и кормить каждого голодного немца. Во-вторых, он организовал детский сад для немецких сирот. «Это была моя месть нацистам, еврейская месть», – говорил он с грустью и болью. Его рассказ глубоко потряс меня, и сейчас, когда я пишу об этом, я в очередной раз поражаюсь его человечности и благородству.

После войны Тимор окончил Военную академию бронетанковых войск и женился на женщине из Польши. Неоднократно он позволял себе неосторожные высказывания в поддержку евреев и государства Израиль. Его арестовали, судили и отправили в лагерь за антисоветскую деятельность. Спустя много лет ему удалось освободиться, благодаря тому, что он был отличным офицером, участником войны, а также благодаря вмешательству своих командиров. Поскольку его жена была гражданкой Польши до войны, им удалось получить разрешение на эмиграцию в рамках репатриации польских граждан, а из Польши они уехали в Израиль.