Даша Пахтусова - Можно всё

Рано утром Дэниел уходил на работу, оставляя мне на журнальном столике несколько сигарет, и возвращался лишь ночью. Потому мы часто зависали с Томом. Том научил меня врываться на любые домашние вечеринки, которые так любят в Америке. Ему было лет двадцать, и он переехал в Денвер один. Его мама воспитывала еще несколько детей где-то в Мичигане, отца и в помине не было, поэтому мальчик не понаслышке знал, как выживать на суровых улицах реальности. Главным образом мы шли на вечеринки, чтобы бесплатно выпить и пожрать.

– Что, мы вот так просто постучим в дверь к незнакомым людям?

– Ты русская, я черный! Кам он, детка, таким составом мы можем ворваться хоть к Обаме! – говорил он, забегая на крыльцо дома, откуда раздавалось больше всего шума.

Дверь всегда была открыта, и мы входили без спросу. Том с лету хватал мне и себе по банке пива со стола, проходил через весь дом так, будто тусует здесь каждый день, и выходил на задний двор, освещенный фонариками. Одним ребятам он говорит, что он друг некоего Майка, а после уже представлялся другом тех, с кем на самом деле только что познакомился. Так мы коротали вечера, вываливаясь пьяными и сытыми обратно на улицы Денвера и смеясь в ночь. Дома нас уже ждал Дэниел с пиццей. Мы накуривались и играли в Фифу. Денвер был первым городом в Штатах, легализовавшим марихуану. Кажется, тогда-то я и скурила всю свою память. Для меня было в диковинку, что можно прийти в магазин, где стоит врач в белом халате и говорит: «Здравствуйте! Какой вид марихуаны предпочитаете?» Мы предпочитали сорт под названием «LA woman».

Фишка была в том, что марихуану здесь стали считать лекарственной травой. Ее прописывали от болей и для расслабления. В Америке для этого есть охуенное слово «anxiety». Оно значит, что ты слишком бешеный. Родители пичкают своих детей таблетками, если они слишком бесятся в школе… И все это доведено до полного идиотизма. Ничто не мешает тебе сказать: «Я слишком бешеный – пропишите мне травы» или «Я слишком бешеный, мне нужна собака». Кстати, о собаках. Если хочешь брать с собой свою собаку ВЕЗДЕ, вплоть до того, чтобы посадить ее на коленки в самолете, все, что тебе нужно сделать, – надеть на псину куртку, на которой написано «service dog». Эта идея свободы воли в США перешагнула все грани абсурда. Посади себе на плечо игрушечного динозавра и скажи, что это твой бог. Все постесняются сказать, что ты ебанько. А касательно травы суть проста. Чтобы тебе продали ее официально – нужен prescription. Всегда забываю, как это по-русски… А, точно! Рецепт! Приходишь к своему лечащему врачу и жалуешься на боль в спине. Done! Словом, сутками напролет мы занимались всем, чем занимаются подростки, дорвавшиеся до свободы: пили, курили и занимались сексом. Да, мы с Дэниелом трахались как дикие. На всех языках, днями и ночами напролет. Когда к нам заходили друзья, уже через час мы предлагали им прогуляться до кафешки и поужинать без нас. Возвращаясь, они находили перевернутую вверх дном квартиру, сдвинутую в разные углы мебель и нас, путающихся в простынях, провалившихся в щель между кроватью и диваном. Мы не могли оторваться друг от друга. Ночная жизнь мне, правда, была фактически запрещена. Меня не пускали ни в какие клубы, потому что мне не было двадцати одного. Но одну ночь мы все же провели в клубе, позаимствовав ID у одной знакомой, отдаленно смахивающей на меня. К счастью, большой угрюмый негр, сидящий на барном табурете на входе, в темноте не заметил, что на фото другая девушка.

Однако и тогда мы с Дэниелом не смогли оторваться друг от друга и уже через час пролезли вдвоем на крышу клуба, оставив друзей внизу. Там был деревянный забор, за которым проходила какая-то вечеринка на крыше, принадлежащей соседнему клубу. Дэниел прижимал меня к этому забору всеми сторонами. В порыве страсти я не заметила, как мои ладони и попа забились занозами. Было так больно, что оставаться в клубе до утра было невозможно. Ночь мы закончили на полу нашей ванной. Пьяная и уставшая, я стонала, пока Дэниел вытаскивал из моих ладоней занозы тупым заржавевшим ножом. Я запомнила этот момент как одно из самых романтичных событий моей жизни. Большинство вечеров мы, однако, проводили совсем по-другому. Мы любили брать бутылку вина в магазине (я всегда ждала его у входа, потому что, если я была рядом, продавщица требовала и мой ID) и прятаться в огромном цветочном саду прямо напротив мэрии в Сивик-Сентрал-парке. Там были лабиринты из цветов, которые служили нам идеальным укрытием: можно было лечь и оказаться наедине со звездами, далеким шумом голосов и изредка проезжающих машин. Мы лежали головами друг у друга на бедрах и делились секретами. Я узнала о его предыдущих отношениях, которые он только успел пережить. Самое интересное в людях – это их боль. Еще интереснее она становится, когда человек пытается ее скрыть так глубоко, что и сам уже забыл. Но где-то там она есть. И это, пожалуй, самое сокровенное. Я любила в нем его прижженные сигаретами и спиртом раны и то, насколько сильнее он стал.

Я не знаю, как это объяснить. Он был моим счастьем в чистом виде. Мне казалось, что я вышла в параллельный с этим мир, где все по-другому. Здесь были другие законы. Вдалеке от своих родных стран мы жили сегодняшним днем, без понятий «хорошо» и «плохо». Мы делали, что хотели, каждую минуту. Все было ново, все в кайф. И казалось, что вообще не надо будет умирать. Но сорок дней прошли. Ради того, чтобы остаться с ним, я отказалась от поездки к Тихому океану, о которой мечтала изначально, и купила билет до Нью-Йорка, откуда меня ждал обратный самолет до Москвы.

В ту роковую ночь, когда такси до аэропорта должно было меня забрать, я впервые по-настоящему прощалась с человеком. Сидя на полу в углу нашего дома, я призналась ему в любви. До этого такие слова просто застревали у меня в горле. Ведь кто скажет «Я тебя люблю» первым – тот и проиграл. Все. Власть в руках другого человека. Кроме того, слова «I love you» для меня ничего не значили. Мне они только напоминали надписи на ногах у плюшевых мишек. Я постоянно говорила: «Дэниел» – и замолкала. Он отвечал: «What?» – и, вместо того чтобы сказать, что люблю, я быстро придумывала какой-нибудь вопрос. В этот раз я обратилась к нему в последний раз.

– Daniel…

– What?

– Как это все закончится?

Он опустил голову и ответил:

– Болезненно.

Я заплакала и сказала эти чертовы три слова. А он ответил:

– Не говори так. Не заставляй меня говорить тебе то же самое. Ты же уедешь. Я не хочу, чтобы мне было еще сложнее это пережить. Ты вернешься, увидишь своего мужа и снова полюбишь его. И будешь счастлива. Все у тебя будет хорошо.