Китти Фергюсон - Стивен Хокинг. Непобедимый разум

Первый год Хокинга в Кембридже не принес ничего хорошего. У Фреда Хойла аспирантура была уже укомплектована, и куратором Стивена назначили Денниса Сиаму. Он был не столь знаменит (по правде говоря, Стивен впервые слышал это имя), но все отзывались о нем как о прекрасном наставнике, искренне преданном своим ученикам. Кроме того, он постоянно обитал в Кембридже, в отличие от Хойла с его международной славой – тот большую часть времени проводил в какой-нибудь обсерватории на другом конце света. Сиама признавал теорию стационарной вселенной, авторами которой были Хойл, Герман Бонди и Том Голд.

Теория стационарной вселенной допускала ее расширение, однако, в отличие от теории Большого взрыва, не предполагала некоего начала во времени. Согласно этой теории, поскольку вселенная расширяется и галактики расходятся, в увеличивающихся зазорах между ними появляется новое вещество, из которого со временем образуются новые звезды и галактики. В любой момент прошлого и будущего вселенная выглядит примерно так же, как в любой другой момент. Теория стационарной вселенной в итоге была вытеснена теорией Большого взрыва, но в ту пору казалось, будто они состязаются на равных.

Студенту с такой слабой математической подготовкой, как у Хокинга, общая теория относительности показалась очень трудной, и молодой человек вскоре горько пожалел о том, что отец отговорил его от университетских занятий математикой. Сиама советовал ему сосредоточиться на астрофизике, но Стивен твердо решил заняться общей теорией относительности и космологией. С трудом удерживаясь на плаву, он поспешно латал пробелы в своем образовании. Герман Бонди читал курс общей теории относительности в Лондоне, в Кингс-колледже, и Стивен вместе с другими кембриджскими аспирантами регулярно приезжал на его лекции.

Теория относительности и космология стали бы рискованным выбором, даже будь Стивен более сведущ в математике. Научное сообщество взирало на космологию с недоверием и неодобрением. Позднее Хокинг вспоминал: “Космологию относили к псевдонаукам, считали ее забавой тех физиков, кто в молодости на что-то, может быть, и годился, но с возрастом поддался мистицизму” [52] Hawking S. and Penrose R. The Nature of Space and Time. Princeton and Oxford: Princeton University Press,1996. p. 75. . Эта наука оставалась сугубо умозрительной, поскольку не располагала достаточными данными для того, чтобы уточнить или опровергнуть ту или иную теорию [53] Larsen , p. 39 . Сам Сиама за два года до того, как Хокинг сделался его аспирантом, характеризовал космологию как “крайне противоречивую сферу, в которой отсутствует единая доктрина” [54] Sciama D. The Unity of the Universe. Garden City, N. J.: Doubleday and Company, 1961, p. vii. .

Все эти трудности Хокинг ясно сознавал, но соблазн выйти к пределам известного и проникнуть в неизведанные области был слишком силен. Космология и общая теория относительности оставались “заброшенной целиной, только и ждавшей своего исследователя. В отличие от элементарных частиц, тут имелась вполне четкая теория, но общая теория относительности Эйнштейна считалась непостижимой для ума. Все так радовались, отыскав хоть какое-то решение для уравнений поля, что об их физическом значении даже не задумывались” [55] Hawking S. Sixty Years in a Nutshell. G. W. Gibbons, E. P. S. Shellard and S. J. Rankin, eds. The Future of Theoretical Physics and Cosmology: Celebrating Stephen Hawking’s Contributions to Physics. Cambridge University Press, 2003, (Stephen Hawking 60th Birthday Workshop and Symposium, January 2002). p. 106. .

Общая теория относительности Эйнштейна была и в самом деле, как напоминает Хокинг, хорошо развита, и гравитация в ней объяснялась через искривление пространства-времени, однако относительно космологии прав был Сиама: все еще бушевали споры о том, какая теория правильно описывает историю вселенной – теория стационарной вселенной или Большой взрыв. Было у вселенной начало или не было? Теперь, в XXI веке, трудно поверить, что в 1962 году, когда Хокинг перешел в Кембридж, этот спор еще отнюдь не завершился.

Тот факт, что Хокинг не получил в руководители Хойла, как и его слабую математическую подготовку, можно, конечно, счесть огорчительными, но вполне обычными проблемами для аспиранта первого года. Но пока Стивен пытался постичь общую теорию относительности и продирался сквозь математические лабиринты, ведущие к пониманию этой теории, осенью 1962 года его настигла куда более редкая и страшная беда, грозившая лишить смысла все его труды. Неуклюжесть, от которой он страдал в последний оксфордский год, нарастала. Осенью в Кембридже он разучился завязывать шнурки, порой с трудом объяснялся: речь стала замедленной, те, кто встречался со Стивеном впервые, подозревали какие-то логопедические проблемы.

По окончании первого семестра в Кембридже Стивен вернулся на Рождество домой. Симптомы сделались уже настолько очевидными, что родители не могли их не заметить. Фрэнк Хокинг повел сына к семейному врачу, тот направил к специалисту. Специалист принял их после праздников.

В январе 1963-го, едва отпраздновав свой двадцать первый день рождения, Стивен отправился не в Кембридж на весенний семестр, а в Лондон, в больницу Святого Варфоломея на обследование. Единственное, что утешало: сестра Мэри, последовавшая по стопам отца и выбравшая профессию врача, проходила там практику. Верный своим “социалистическим убеждениям”, Стивен просил родителей не платить за частную палату. Врачи взяли образец мышечной ткани из его руки, закрепили датчики по всему телу, закачали в спинной мозг контрастную жидкость и с помощью рентгеновских лучей следили за перемещением этой жидкости, накреняя кровать, на которой лежал пациент. Через две недели его выпустили, невнятно сообщив, что случай “нетипичный” и что это не рассеянный склероз. Врачи посоветовали молодому человеку вернуться в Кембридж и продолжать учебу. “Я догадался, – вспоминал потом Хокинг, – что, по их мнению, болезнь будет прогрессировать, а помочь ничем невозможно, только витаминов дадут. Но от витаминов и сами врачи не ожидали никакой пользы. Расспрашивать их подробнее я не стал – все и так было плохо”.

От Изобел Хокинг какое-то время скрывали, насколько тяжело болен ее сын, но вскоре, отправившись с ней на каток, он упал и не смог подняться. Кое-как вытащив его с катка, она привела Стивена в кафе и потребовала объяснить, что с ним происходит и что говорят врачи. Мать настояла на личной встрече с доктором и выслушала все ту же страшную весть [56] Hawking S. A Reader’s Companion , p. 50. .

Хокинг заболел редкой и неизлечимой болезнью – боковым амиотрофическим склерозом (БАС). В Великобритании этот недуг называют также заболеванием двигательных нейронов, а в США – болезнью Лу Герига. При этом заболевании постепенно разрушаются нервные клетки спинного мозга, управляющие произвольными движениями мускулов. Первые симптомы – слабость и дрожь в руках, иногда еще замедленная речь и проблемы с глотанием. По мере того как нервные клетки распадаются, атрофируются и контролируемые ими мышцы. В конце концов эта участь постигает все произвольно сокращающиеся мышцы тела. Самостоятельное движение прекращается, утрачивается речь и все остальные способы общения. Хотя некоторые больные, как и Хокинг, прожили с этим недугом десятки лет, чаще всего БАС приводит к смерти через два-три года, обычно от пневмонии или от удушья, когда отказывают мышцы, участвующие в акте дыхания. Эта болезнь не отражается на мышцах, которые сокращаются непроизвольно, – то есть на сердце, кишечнике и половых органах. Разум остается абсолютно ясным до конца. Для кого-то это счастье, для кого-то – довершение ужаса. На финальной стадии больным часто дают морфий – не от боли (физических страданий они не испытывают), но от страха и депрессии.