Степан Бурачок - «Герой нашего времени». М. Лермонтов

– Вы читали, сударыня, «Героя» – как вам кажется?

– Ах, бесподобная вещь! По-русски ничего еще не было подобного… так это все живо, мило, ново… Слог такой легкий! Интерес – так и заманивает.

– А вам, сударыня?

– Я не видала, как прочла; и так жаль было, что скоро кончилось, – зачем только две, а не двадцать частей?

– А вам, сударыня?

– Читается… ну прелесть! Из рук не хочется выпустить. Вот если б все так писали по-русски, мы бы не стали читать ни одного романа французского.

– Ну а вы, Ив‹ан› Ив‹аныч›, что скажете?

– А мне кажется, что появление «Героя нашего времени» и такой прием ему всего разительнее доказывают упадок нашей литературы и вкуса читателей.

Все (в голос). Ах! да как это можно!.. Ах! кто этак варварски судит!.. Ах! это просто зависть!.. Ах! вот как убивают таланты!.. Ах! помилуйте, Ив‹ан› Иваныч!

Я. Mesdames, messieurs [1] Дамы, господа (фр.) . , чем так спорить да шуметь, не лучше ли теперь же развинтить всю книгу, пересмотреть все ее пружины, подставки, винтики, части, обсудить – и тогда…

Они. Пересмотреть, обсудить… Настоящий мужчина! Кто рассуждает, когда надо просто – наслаждаться? «Герой» – истинное наслаждение! Душечка, как мил! ужасть как мил!

Я. Как вам угодно, mesdames; я хоть для себя это сделаю, пока вы наслаждаетесь.

Я, в самой вещи, развинтил «Героя» и вот что нашел: внешнее построение романа хорошо, слог хорош; содержание – романтическое по превосходству, т. е. ложное в основании; гармонии между причинами, средствами, явлениями, следствиями и целью – ни малейшей, т. е. внутреннее построение романа никуда не годится: идея ложная, направление кривое. Оболочка светского человека схвачена довольно хорошо, черты духа и сердца человеческого обезображены до нелепости. – Весь роман – эпиграмма, составленная из беспрерывных софизмов, так что философии, религиозности, русской народности и следов нет. Всего этого слишком достаточно, чтоб угодить вкусу «героев нашего времени», но в то же время для человека здравомыслящего, т. е. для профана в современном героизме, слишком неотрадно: от души жалеешь, зачем Печорин, настоящий автор книги, так во зло употребил прекрасные свои дарования, единственно из-за грошовой подачки – похвалы людей, зевающих от пустоты головной, душевной и сердечной. Жаль, что он умер и на могиле поставил себе памятник «легкого чтения», похожий на гроб повапленный – снаружи красив, блестит мишурой, а внутри гниль и смрад.

– Кто же вскрывает гробы?

– Правда, не следовало бы; но для медико-литературного «следствия» это необходимо.

Вот содержание гроба: «герой нашего времени» – за отличие сослан на Кавказ, в одну из заполошных крепостей. Он является коменданту крепости, штабс-капитану Максиму Максимычу. Максим Максимыч – герой прошлых времен, простой, добросердечный, чуть-чуть грамотный, слуга царю и людям на жизнь и смерть; нынче многие Максимы Максимычи переродились в «героев нашего времени». Кой-где в отставке по хуторам и на Кавказе по крепостям уцелели их отрывки. – Здесь Максим Максимыч весь целиком! – живой; и был бы единственным отрадным лицом во всей книге, если б живописец для большего успеха своего «героя» не вздумал оттенить добряка штабс-капитана отливом d'un bon homme [2] простака (фр.). – смешного чудака. Таковы уже законы легкого чтения! – и в самом добре надо находить только забавное, смешное, иначе будет сухо и скучно. Зато как мил и как велик «герой», стоя рядом с Максимом Максимычем, который принял его в свою пустыню как друга, ласкал как брата, ухаживал за ним как отец; а тот?.. Тому все это было смешно, несносно… Только что не наделял он Максима Максимыча, за любовь его, щелчками по носу… Жаль, автор не воспользовался этим для полноты трескучих эффектов.

«Герой» – настоящий герой! В дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут, а ему ничего. А в другой раз, в комнате – ветер пахнет: уверяет, что простудился; ставнем стукнет – он вздрогнет и побледнеет; а на кабана ходил один на один. Близ крепости жил мирный князь-черкес, у него прекрасная дочка Бэла и сын-повеса Азамат. Позвали героя и Максимыча туда на праздник. Дочь, разумеется красавица, тут же танцевавшая, подходит к герою, поет ему песенку, а в песенке изъясняется в любви к нему. – Герой влюбляется; соперник, черкес Казбич, видит это и ревнует. У него чудесный конь. Конь ужасно нравится брату героини Азамату. Черкесы перепились, стали резаться на шашках, наш герой с штабс-капитаном за добра ума ускакали в крепость. Герой обдумывает план похищения Бэлы. Является брат ее Азамат. – «Тебе нравится конь Казбича?» – говорит герой. «Ужасно нравится, да ни за что не хочет продать!» – «А хочешь, я тебе добуду его – что дашь?» – «Что угодно!» – «Привези мне сестру» – «Хорошо». – Сказано – сделано! Герой украл коня у Казбича, отдал Азамату, получил Бэлу, Казбич убил отца Бэлы, Азамат пропал без вести. В первый день похищения Максим Максимыч узнал об этом и, как комендант, пришел наказать героя: «Вы сделали мерзкое дело – отдайте вашу шпагу».

– Митька, шпагу! – сказал герой, не вставая с кровати.

– Зачем ты увез Бэлу?

– Да когда она мне нравится.

Против этой логики комендант не нашелся, махнул рукой, а герой зажил с героиней как с женой; после четырех месяцев она ему надоела. Он начал скучать, уходить по целым дням на охоту. Бэла стала сохнуть, плакать – это его бесило. Коменданту стало жалко, он стал урезонивать героя. Герой отвечал ему по-геройски:

– У меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив. Разумеется, это им плохое утешение – только дело в том, что это так.

Герой риторически распространяет эту тему, подбирая столько оправдательных статей, чтоб их достало для оправдания всех настоящих и будущих подобных героев. Это верх красноречия! Максим Максимыч – не пикнул. Да тут и сам Цицерон, с своими должностями человека и гражданина, станет в тупик.

«Любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни, – продолжает герой, – невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут, довольно сладких, я за нее отдам жизнь, только мне с нею скучно… глупец я или злодей, не знаю!..

– А я так знаю, – следовало бы отвечать М. Максимычу, – ты и то и другое: и глуп, как дерево, при всей остроте твоей, и зол, как голодный волк! И если не хотел отдать за нее мимолетной прихоти, то жизни и подавно не отдашь!» Но автор не велел ему так отвечать… А герой знай себе мелет героический вздор на тот же лад несколько страниц и кончил – «скукою».