Дмитрий Герасимов - Основной вопрос русской философии

. Напротив, отсутствие острых дискуссий по религиозным вопросам, отсутствие сколько-нибудь заметных по своим различиям школ и направлений религиозной мысли, практически полное отсутствие формального аппарата мысли (философии) и невозможность его выработки или даже простого заимствования в силу элементарной невостребованности – вот то, что делало абсолютно невозможным формирование самостоятельной христианской мысли, т.е. такой мысли, которая была бы не только формальной наукой, но при этом опиралась бы и на христианский духовный опыт 7 7 Латинский (как, впрочем, и греческий) текст, служивший на тот момент основным носителем философской культуры, бывший на Западе и языком религии, на Руси заменяли «переводы». Но даже и богослужебные, церковнославянские тексты на протяжении столетий на Руси предпочитали заучивать наизусть «на слух», обходясь таким образом без элементарного умения читать и писать. . В свою очередь, отсутствие строгой логики религиозного мышления не позволяло выработать рационального отношения религиозного сознания прежде всего к миру как ценностно безразличному субстрату духовной жизни, делало всю систему русской культуры крайне аморфной по форме и синкретичной по содержанию. В культурном сознании христианские темы самым причудливым образом сплетались и даже сплавлялись в единое целое с дохристианскими, языческими, которые в этом смысле ничуть не притеснялись, а лишь получали новую – «христианскую» – символику, что доходило до крайностей в так называемом двоеверии, когда, наряду с христианскими, сохранялись и даже усиливались откровенно языческие, племенные обычаи и нравы. Пространство бесписьменной культуры делало устойчивым и соответствующий ему – «бесписьменный» – тип мышления, в котором образность и красота компенсировала отсутствие понятийной логики, а господствующая эстетическая интуиция «целого» исключала саму возможность появления «независимого» текста, априори включая его в иерархию нравоучительного (или жизнеучительного) речения (или беседы).

Внешние единство и цельность этого мышления вовсе не соответствовали внутренней драме, глубочайшему расколу, столь характерным для христианского сознания, что в первую очередь выражалось в отсутствии подлинно христианского переживания истории и истории как таковой (прежде всего как «места» приложения собственных сил человека по благодати Божией). Круженье лет и дат от Рождества Христова пришло на смену круженью лет и дат от Сотворения Мира, но сущность бесконечного «возвращения», выражающего тщету человеческих стремлений, осталась та же. Выпадение из истории, сокрытость исторической перспективы – неизбежный результат отсутствия разработанной логики религиозного мышления. Общая для всех христианских народов (в силу общности как римо-византийских, так и ветхозаветных истоков) идея христианской империи лишь в России приобрела статус племенной идеологии (концепция «Москвы – Третьего Рима») и при первом же серьезном столкновении с действительностью (с соседями) привела к глубочайшему срыву всей системы мировоззрения – к «смуте», а затем и к расколу церковно-народного сознания.

С самого начала образовавшийся колоссальный разрыв между книгой и культурой, в основе своей остававшейся бесписьменной (а таковой она будет оставаться в подавляющей массе народной, крестьянской жизни – с естественным сохранением родоплеменных обычаев, сопутствующим им «коллективистским» мировоззрением и т.д., вплоть до начала XX века), в дальнейшем будет лишь усиливаться, дойдя до известного максимума в церковном расколе XVII в., когда книга во второй раз (после крещения Руси) окажется в роли исключительно внешнего («священного») орудия «исправления» культуры, такого же, как культ или обряд. Таким образом, к началу радикальных петровских преобразований не только русское культурное сознание, но даже и сознание церковное окажется в ситуации несформированности, а попросту говоря – отсутствия христианской мысли , а христианство в целом так и не успеет войти в разум культуры, соделаться подлинным основанием ее исторической жизни и развития. Все это самым пагубным образом скажется и на судьбе русской философии и на судьбе русской культуры в целом.

От Киевского княжества через Ордынское владычество к Московскому государству и под конец – выпавшая из истории, пережившая страшную смуту, без христианской философии и начатков понимания «особой», практической значимости мирской деятельности независимо от религиозного сознания, с обескровленным церковным и народным сознанием, все еще сохранявшим исходную «бесписьменную» цельность, но страстно желавшая «исправления» культуры (начав это исправление при Алексее Михайловиче и патриархе Никоне с правки книг ) – такой Россия подошла к петровским преобразованиям, острая необходимость которых обусловливалась всем ходом предшествующей истории.

Однако система государственного образования и устройства всей жизни, вводимая Петром Великим, представляла собой прямое копирование лишь той части западной секулярной культуры, которая не имела самостоятельного значения вне всей системы культуры, поскольку в основе своей предполагала развитое христианское сознание (прежде всего в его отношении к миру). Появление (начиная с эпохи Возрождения) светской культуры, ориентированной на деятельность «в миру» независимо от религиозного сознания не было ни случайным, ни тем более – возвратом к временам языческим (язычество не допускает существования сфер культуры, не подотчетных религии, поэтому возрожденческий период увлечения античной мифологией, как и языческой магией, оккультизмом, астрологией и т. п. был недолог ), а явилось следствием завершения процесса формирования основной логики христианской культуры, постепенно дифференцировавшей божественное и человеческое, тварное и нетварное, и в этом смысле – следствием непреднамеренным, поскольку забота о мире самом по себе никогда не входила в круг христианских обязанностей. Иными словами, «западный секуляризм» мог существовать и действительно существовал лишь при условии доминирования в системе культуры христианской логики мысли.

В деятельности же Петра действительность опережала сознание, ибо такова была насущная потребность. Религиозное сознание, с одной стороны, ушедшее в непримиримый раскол, с другой – властной рукой включенное в систему государственного надзора, не могло – ни составить целостной картины происходящего, ни тем более измениться в соответствии с требованиями христианской культуры. В этом отставании (в силу объективных причин) и были заложены зерна будущего стремительного взлета, а затем и падения русской культуры. Радикальные реформы Петра послужили началом формирования двойственного феномена русского идеализма и русской беспочвенности, когда секулярное сознание фактически насаждалось в условиях отсутствия развитой христианской мысли, и, таким образом, лишь усиливало изначально существовавший раскол между книгой (христианской книжностью) и культурой, инсталлируя этот раскол вглубь самой культуры, разрывая последнюю на две, по видимости – противоположные, но в действительности – глубоко связанные, взаимообусловленные части (в точном соответствии с «одномерной» логикой идеалистического мышления). К концу периода существования императорской России тонкая культурная прослойка «европейски» мыслящих людей пребывала в «башне из слоновой кости» в окружении моря темной, необразованной, племенной Руси.

Читать дальше