Владимир Буров - Пятое Евангелие. Явление пятистам

Для чего делаются современные русские боевики и детективы? Говорят, для того же, для чего снимаются американские боевики. Имеется в виду, что это шоу-бизнес. Для того, чтобы людям было интересно это читать или смотреть, а люди делавшие фильмы или издающие книги зарабатывали деньги.

Сокращен один абзац

Можно не рассматривать американские боевики. Берем книгу, которая продается в Москве на Тверской. Она называется «Как написать бестселлер». Автор А. Цукерман.

Цитата со страницы 29:

«… ключом к превращению книги в грандиозный бестселлер является создание неординарных героев, которых невозможно встретить в повседневной жизни…».

И Ал Цукерман рассматривает не новые какие-нибудь книги, а «Унесенные ветром», «Поющие в терновнике», «Крестный отец». Три из пяти рассматриваемых им книг, написаны более пятидесяти лет назад. Все книги рассматриваются с точки зрения их покупаемости, именно интереса, который они вызывают у читателя.

Получается, что уже проверено временем, какие книги являются коммерческими. Книги, в которых герой не правило, а наоборот:

– Герой – это исключение из правил. – Именно такой герой будет интересен читателю. Во всем мире, оказывается, это давно известно, а здесь всегда считали, что герой должен быть типичен.

Сокращен один абзац

Можно сказать, культовыми героями стали Арнольд Шварценеггер, Чак Норрис, Дольф Лундгрен, Жан-Клод Ван Дамм, Клинт Иствуд, Роберт де Ниро, Сильвестр Сталлоне и много, много других. Люди верят в таких героев, а рецензент говорит, что нет. Следовательно, как я уже сказал, ошибается.

Сокращено три абзаца

Агата Кристи нашла решение этого вопроса. Когда одна из ее героинь спрашивает, как же можно вспомнить, кто, где стоял, если в комнате тогда было десять человек, главная героиня отвечает, что этого и не надо делать. Вспомните, говорит, только, кто стоял в проеме двери. И уже обычный человек вспомнить это в состоянии. Но здесь-то, у Марининой, не так. Здесь надо действительно иметь в виду все десять вариантов. Ведь Агата Кристи расследует не одно убийство, а накатывает их одно на другое, чтобы не дать читателю возможности начать сводить концы с концами. Только читатель вроде бы уже готов начать изучение сопромата, как все, уже поздно, опять убийство, и вариантов уже становится не десять, а десять умноженное на десять и так далее. Тем не менее, считается, что детективы Агаты Кристи интеллектуальные. Почему? Ведь не потому, что читатель романов Агаты Кристи должен обладать хорошо развитым логическим мышлением, не потому, что голова его умеет работать как компьютер с программным управлением. Просто этот читатель прочел много книг и потому верит своему мнению. Он твердо знает, что если что-то в книге Агаты Кристи ему непонятно, то значит:

– Это и не должно быть понятно! – Например, написано:

– Перешла улицу миссис Инглторп.

Кто такая эта миссис Инглторп? Если это имя упомянуто в начале, а именно, только один раз, то читатель еще не испытывает никакого беспокойства. Но если это сказано уже в третий или четвертый раз, а читатель, тем не менее, ничего не может вспомнить об этой миссис Инглторп, он потихоньку начинает приходить в ужас. Ему говорят, говорят, а как об стенку горох. И не мудрено. Ведь на пяти страницах таких миссис уже было упомянуто штук шесть-семь!

Об одной было сказано, что она знакомая там чья-то, о другой, что она племянница какого-то дяди, третья просто соседка, четвертая это сама хозяйка дома, пятая ее внебрачная дочь, шестая тетка по первому мужу и т. д. Господи, как же с этим справиться, если говорят, что это просто шоу-бизнес. И у Агаты Кристи это на самом деле шоу-бизнес. Так много сказано специально, чтобы читатель и не пытался начать анализировать. О чем беспокоиться? Ведь все совершенно понятно:

– Перешла улицу миссис Инглторп. – Чего здесь непонятного. Какое слово? Миссис Инглторп? Это женщина, которая уже три раза вступала в разговор. Это помнит каждый, а больше ничего и не надо. Как же? Ведь было написано, что она чья-то там родня, кажется. Отлично! Ведь вы это помните. Но было сказано точно, чья она родня, и беспокоит, что это не вспоминается. Значит, и не надо это помнить. Почему? Потому что специально так написано, чтобы ввести читателя в детектив.

Чтобы он понял, примирился, что его знания на каждый данный момент частичны. Именно ведь с частью знаний ведется расследование. Все-то ведь известно будет только в конце. Вот эту способность примириться с частью знаний кто-то и назвал интеллектом.

Сокращено два абзаца

Так и здесь. Если человек захочет прочитать книгу, то другой художественной литературы, кроме соцреалистической он не найдет. А она вся ерунда. Но если читать все-таки хочется, то этот человек, как и раньше, продолжает верить:

– Ну, может все-таки попадется что-нибудь хорошее. Может быть, когда-нибудь.

Сокращено 3 страницы

Почему нельзя говорить нормальным человеческим голосом? Например, вот так: «Последней и первой по-русски радио-публикацией Иосифа Бродского у нас было эссе, которое вы сейчас услышите в переводе Александра Сумеркина и чтении Дмитрия Волчека.

Итак, – заканчивает Сергей Юрьенен, – Иосиф Бродский. «Трофейное».

И начинает Дмитрий Волчек:

«В начале была тушенка…»

Когда потом я вспомнил это эссе, я думал, что его читает сам Бродский. Вспоминался именно его голос. Ставлю кассету, оказывается, читает Дмитрий Волчек. Вот это чтение. Магия какая-то.

Сокращено четыре абзаца

Только здесь совершенно разное занижение. Агата Кристи занижается до своего мнения. Она решает думать по-своему. Считает, что возможно, если так сложились обстоятельства, работать кухаркой и считать, что очень важно, эту работу не хуже работы академика.

Сокращена 1 страница

Когда главного редактора, или заместителя главного редактора – не помню сейчас точно, потому что это было несколько лет назад – американского журнала «Ньюйоркер» спросили, почему они печатают только один рассказ в номере, а не два, как раньше, он сказал поразительную вещь. Сказал, что нечего печатать, некому писать, все ушли в телевидение, в кино.

Что же происходит? Он сказал, что раньше за произведениями Сэлинджера выстраивались очереди у киосков, ждали продолжения. Чего же они ждали?

Я читал роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Это было какое-то откровение: как роман Хемингуэя «Острова в океане», когда я первый раз прочел эту книгу.

Я думаю, каждый человек стоял в очереди за самим собой. Эта книга открывала в голове читателя парадоксальную извилину: вдруг оказывалось, что я и так хорош. Именно таким нужен богу, какой я есть.

Сокращено две строки

У нас и так все есть, а мы этого не знали. Книга покупалась, как приспособление быть самим собой. Каждый, кто покупал книгу оказывался лучше, моральней самого могущественного, самого морального существа на свете – государства.