Юрий Манн - Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Иногда с кем-нибудь думаешь сказать два слова от души, которая полна через края… что ж? Кончится тем, что или не поймут, или скажешь совсем не то, что хотел сказать, ибо человек, которому говоришь, как-то видом уже сбивает сказать не то, что чувствуешь, а другое».

Но жизнь шла вперед. Друзья продолжали ходить к Станкевичу. Намечались новые точки сближения, возникали новые интересы.

«Ко мне ходят Строев, Беер, Красов, Почека и чаще Ефремов… – сообщал Станкевич Неверову в мае 1833 года. – Много есть людей с чувством, но не многие способны симпатизировать, углубляться в чужое чувство и усвоивать его…»

И через месяц: «Строев, Почека, Клюшников, Оболенский, Красов, Ржевский, все тебе кланяются, Ефремов тож, Шидловский тож. Горчаков тоже свидетельствует тебе нижающее».

О некоторых из этих лиц мы поговорим подробнее потом: они еще не раз появятся на страницах нашей книги. Пока же остановимся на одном имени: Беер.

Алексей Беер, студент Московского университета, был усердным читателем романтической литературы. Письма Станкевича пестрят упоминаниями тех книг, которые просил прислать Алексей или которые он сам присылал другу: это и «Собор Парижской богоматери» Гюго, и сочинения Байрона, и томик стихотворений русской поэтессы Надежды Тепловой.

Летом 1833 года оба друга ездили в Удеревку, на родину Станкевича. Жили в палатке, разбитой в саду, много читали, бродили по окрестностям. Вместе охотились, причем Алексей обнаружил качества замечательного охотника. «Зоркий глаз, твердая рука и жар прямо охотничий – из него выйдет егерь! Вот мой приговор ему», – писал Станкевич.

«Приговор» осуществился, хотя и несколько своеобразно: Алексей Беер поступил в уланы.

Но это не оборвало нитей, связывающих Алексея с кругом Станкевича. Друзья время от времени встречались, причем от проницательного взора Станкевича не укрылась перемена, произошедшая с Алексеем.

В свое время в кружке друзей Алексей казался легкомысленным, недостаточно глубоким. Станкевич даже сочинил на него эпиграмму, надо сказать довольно едкую:

Новая среда, в которую попал Алексей, заставила его над многим задуматься. Беер заметно изменился, повзрослел. «В нем прибавилось много добрых качеств, – отмечал Станкевич, – их вызвала, может быть, жизнь между людьми, с которыми он ничего не имеет общего, это – уединение особенного рода, которое часто возвышает душу, если только она не поддается убийственному влиянию пустых людей».

Знакомство с Алексеем, еще в бытность его студентом, сблизило Станкевича с семейством Бееров – весьма важным в истории кружка (с Беерами был дружен и Неверов). Составляли это семейство мать Анастасия Владимировна, женщина довольно взбалмошная и упрямая, и четверо ее детей – два сына и две дочери. Константин Андреевич Беер, младший брат Алексея, тоже интересовался литературой, изучал языки – латинский и немецкий. Станкевич питал к нему нежную симпатию, называл его в письмах не иначе как Костинька, милый Костинька.

Сестер Беер звали Александра и Наталья. Между старшей из них, Натальей, и Станкевичем вскоре завязались довольно сложные романические отношения.

Бееры, или, как их еще называли, Бееровы, были орловскими помещиками. В Орловской губернии у них находилось родовое имение Шашкино; другое их именьице, Попово, располагалось в Тверской губернии, недалеко от Прямухина, родовой вотчины Бакуниных. Но зиму Бееры обычно проводили в своем московском доме, где у них собиралась молодежь, где часто бывали Станкевич и его друзья. Таким образом, дом Бееровых, наряду с квартирой Станкевича у Павлова, стал вторым постоянным пристанищем для членов кружка.

Друзья привыкли проводить вместе чуть ли не все свободные часы. А уж вечерами встречались обязательно или у Станкевича, или у Бееровых. Постепенно у кружка определился свой характер занятий и времяпрепровождения, словом, свое лицо.

Лицо это несколько отличалось от облика других известных нам кружков. Каковы же его черты?

В недавно изданной обстоятельной биографии Станкевича [2] Карташов Н. Жизнь Станкевича. Художественно-документальное повествование. М., 2014. С. 109. одна из глав начинается такой формулой-определением: « Штаб кружка на Большой Дмитровке». Продолжая в том же стиле, можно было бы сказать, что Станкевич – начальник штаба, Алексей Беер или Неверов – первые заместители начальника штаба и т. д. Соразмерен ли такой несколько военизированный колорит с истинной природой кружка Станкевича?

В памяти современников еще были кружки – или, лучше сказать, организации – декабристов, они строились на конспиративной или полуконспиративной основе. Все, что обсуждали или решали на заседаниях, держалось в секрете. В организацию допускались только посвященные, те люди, которым доверяли и которых считали своими. Имел значение и сам момент вступления в организацию, носивший часто, несмотря на конспиративность, торжественный характер. Подчеркивалось значение того факта, что с определенного дня человек становится членом объединения, принимает на себя общие обязанности и заботы, риск общей опасности. Все это, конечно, вытекало из назначения декабристских организаций, которые ставили перед собою революционные цели.

Кружок Станкевича не являлся политической организацией, тем более революционной. Конспиративность ему была не нужна. Заседания кружка проходили открыто: пожалуйста, приходи каждый, кто хочет. Да и понятие «заседание» не совсем подходило к кружку, ведь оно предполагает чей-то организаторский почин, чью-то направляющую руку. Скорее это были дружеские собрания, ничьей волей не регламентированные.

Вступление в кружок также никак не обозначалось и не фиксировалось. Кто приходил чаще других, встречался с друзьями более или менее регулярно, тот и член кружка. Конечно, происходил и отсев, но происходил стихийно. Оставался тот, кому было интересно и кто, со своей стороны, представлял интерес для других. Изо дня в день, из месяца в месяц протекал, так сказать, естественный отбор – на основе моральных и интеллектуальных качеств.

Еще одна особенность кружка – минимум ритуала.

Определенный распорядок, ритуал почти всегда вырабатывался в кружках, даже если они и не носили политического или революционного характера. Немного раньше чем за полтора десятилетия до кружка Станкевича в Петербурге существовали два знаменитых литературных объединения – «Беседа любителей русского слова» и «Арзамас». В «Беседу» входили Державин, Крылов, Гнедич и другие писатели, в «Арзамас» – Жуковский, молодой Пушкин и т. д.