Коллектив авторов - Артикль. №4 (36)

По мнению Славика, волей-неволей вовлекавшегося в новое «поветрие», грудь Воробей, бесспорно достойная, все же уступала по грации «прелестям» другой одноклассницы – Кукушкиной. Та обладала просто-напросто обалденной, отличающейся особо плавными формами фигурой с умеренными возвышенностями и изгибами-«легато». Ну прям тебе виолончель. Достоинства Кукушкиной впечатляли. С ней-то уж не забалуешь – строга! Но стоило той открыть рот, как очарование пропадало напрочь. Свистяще-шипящий голос безнадежно портил безупречную музыкальность внешности.

В силу обстоятельств, задумываясь на означенную тему, Славик иногда представлял себе идеал своей будущей возлюбленной. Профиль Зябликовой, «виолончель» Кукушкиной, мелодичный голос Журавлевой, легкий характер Светки правой, умение танцевать Светки левой и непосредственная чувственность Надьки Воробей.

Вот! Вот с такой бы нескучно и на необитаемом острове по (ве) селиться.

При всем при том, что девочкам он, как ему казалось, нравился (а что, характер нормальный, нрав веселый, да и вообще, пацан-то он видный), Славке все это было по сути своей «по барабану». Не вообще, нет. Гипотетически он понимал всю важность темы. Но не в смысле детских «любовей-морковей». Пока его привлекали спорт, марки, кино, друзья во дворе и другие преимущества детской жизни.

Вот и сегодня, насмеявшись вдоволь со Светкой правой во время урока литературы и набегавшись за Воробей, остаток большой перемены Славка посвятил обмену марками с Мишкой Далем.

Мальчишки тихо сидели за партой и увлеченно рассматривали альбом, когда кто-то тронул Славку за плечо. Обернувшись, он увидел Снегиреву. Эту девочку он знал, можно сказать, с пеленок. Мало того, что они родились в одном роддоме с разницей в день, что в детском саду сидели на соседних зеленых горшках, а теперь учились в одном классе, еще и его «предки» были приятелями-сослуживцами с родителями Снегиревой.

Девочка тем временем положила на парту два голубых билета в кинотеатр «Призыв», улыбнулась (немного искусственно), и громко, чтобы слышал весь класс, предложила:

– Слав, пойдем сегодня вместе в кино. В «Призыве» «Железная маска». Смотри – 6-й ряд, 10 и 11 места. Я вчера купила.

Славка от эдакой неожиданности чуть не выронил из рук редкую марку. Идти со Снегиревой в кино ему ох как не хотелось. Конечно, если б с Зябликовой или со Светкой правой – он бы еще подумал, так, ради престижа. Никого еще девчонки перед всем классом в кино не приглашали! Но Снегирева… Это ведь также обыденно, как под домашним столом с ней в войнушку играть, пока «предки» 1 мая празднуют!

Помявшись, с натянутой на лицо «лыбой», ответил:

– Ну ты знаешь, Наташ, я, в общем, сёдня не могу. Занят. У меня тренировка и всякое такое…

– Я так и знала. И вообще, не ври – тренировка у тебя не сегодня, а завтра, – выпалила звенящим голосом Снегирева и неожиданно отвесила мальчику звонкую, совсем взрослую пощечину. А потом повернулась и опрометью выбежала из класса.

Синие билетики в «Призыв» заколыхались от сквозняка и медленно спланировали с парты на пол.

Гомон в классе мгновенно стих. Оконная муха жужжала и билась о стекло. Крякнула под чьей-то ногой паркетина. Славик опустился за разрисованную шариковыми ручками парту, закрыл багровеющую, пылающую огнем щеку ладонью и уткнулся невидящим взглядом в раскрытый учебник.

Было очень, очень, очень обидно и хотелось плакать.

За что?

Зябликова сладко потянулась в постели и толкнула Славика в бок.

– Слав, вставай, уже темнеет. Тебе пора.

Вячеслав открыл глаза и, увидев нависшие над ним манящие губы Зябликовой, притянул ее к себе и поцеловал, ощущая отзывчивую упругость.

– Всё-всё, Казанова! Тебе давно пора. Снегирева, наверное, места себе не находит. Да и мой «королевич Елисей» вот-вот из командировки нагрянет. Марафет навести нужно.

Славка подскочил как ужаленный:

– Да ты что!

Через пять минут он уже был, что называется, как огурчик.

– Что сегодня своей соврешь? – улыбнулась хитро Зябликова, подравнивая мизинчиком подкрашенные губы.

Стараясь не соблазниться на прихорашивающуюся для Елисеева полураздетую подругу, Вячеслав выдал экспромт:

– Как что? Операция на сердце затянулась.

– И это почти правда, доктор! Затянулась, и надолго, – она потянулась к своему бюстгальтеру, – застегни. А щека-то у тебя пунцовая, совсем как тогда! Эх, Славка, две диссертации защитил, а врать так и не научился, – Маринка чмокнула его в пунцовую щеку.

Вячеславу даже в зеркало смотреть не надо было – половина лица горела огнем, совсем «как тогда».

Придя домой, он тихо отпер входную дверь квартиры, прислушался, снял туфли и в одних носках неслышно пробрался в спальню.

Жена уже спала. Ну и слава богу!

Выйдя утром к завтраку, Славка широко улыбнулся:

– Доброе утро, Нат.

– Доброе утро, Слав. Извини, тебя не дождалась, уснула. Как спалось?

– Прекрасно.

– А знаешь, у тебя ведь щека румяная.

Но щека-то не горела! Он бы почувствовал!

Славик потер лицо рукой и посмотрел на ладонь. На ладони краснели следы помады Зябликовой…

Глаза открылись.

Но ничего не изменилось: та же темнота, что и прежде, и что-то в ней есть, различить невозможно, только представить…

Первым тихо заговорил вопрошающий: «Что там? Где? На чем все остановилось?»

И словно из глубины, невнятно слышится: «Там, на том дне лета». Что за день? Сторожащий время шепчет: «День лета Господня, десятое июня».

Ах, да, ведь и сегодня десятое. Ее день… Какое совпадение! Но про нее потом, потом.

Или не день, а дно? Дно лета?

Нет, это дно Леты.

Теперь он понял, где пропадал в долгие часы ночных забвений и затерянности.

Лета постепенно вымывает из тебя все, что ты знал и помнил раньше, но не все растворяет бесследно, часть былого навсегда остается на ее дне. Там и находишь свое забытое и незнаемое.

Но сейчас со дна надо подняться наверх.

Когда-то он легко уплывал против течения Леты – далеко, туда, где никто не сторожил время, где он невесомо витал в гамаке между сосен, улетающих с ним к таким же невесомым облакам в голубое небо – бездонное, там ведь нет никакого дна. И в солнечно-высокой хвое, чуть покачивая ее, ровно шумел не стихающий теплый ветер из-за ближнего леса, которому не было конца, как и детскому лету. А с террасы доносилось бабушкино: «Иди к столу!». «Иду-у-у!» – и на бегу босыми ногами ощущал смешное покалывание старых сосновых шишек в траве. И после обеда на велосипеде на станцию, где на деревянном прилавке под навесом продавали в газетных кульках лесную землянику, и запах ее смешивался в жарком воздухе с запахом горячих на солнце шпал – запахом дальней дороги и безвестных полустанков.