Геннадий Разумов - Умная книга бессвязных мыслей

Правда не там, где она лежит, а там, где она прячется.

Не наступай на старые грабли, лучше купи новую лопату.

Надо почащеходить по чаще, но бывать в лесу, чтоб ловить не лису, а собирать лисички.

Уголовник у головы города голову оторвал.

Безграниченный рост производства риса ограничивает производство унитазов для общественных уборных.

Сон – ночное отражение дня. Хорошо, когда оно в чистом зеркале, хуже – если в затемненном стекле и совсем плохо – когда в грязной луже.

Да, жизнь вся состоит из мелочей. Но их накапливается так много, что вырастает большая гора, за которой и самой жизни уже не видно.

Что такое антисемитизм? Головешка.

Что такое национализм? Поддувало.

В безветренную погоду головешка коптит понемногу. А в плохую ветер выдувает из нее огонь, и она исходит черным дымом с ядовитым смрадом.

Что такое пожилая мама? Море. Она постоянно волнуется за своих детей. И степень волнения от размеров моря не зависит. Так, не очень уж большое Карибское море вечно волнуется, штормит. А рядом Великий океан спит спокойно, потому-то он еще и Тихим называется.

Превратим водородную бомбу в водопроводную помпу.

Бывают люди – шары, они круглы, обтекаемы, гладки и легко катятся, крутятся, летают. Но только если их кто-то подталкивает, ими управляет, сами они ходить не могут.

Среди людей-шаров выделяются воздушные шарики, разноцветные, красивые, хотя и надувные (продувные). Взлетают-то они высоко, но часто лопаются.

Есть люди – биллиардные шары, они тверды, массивны, тяжелы. Одни из них «свои», а другие – «чужие».

Человек-вентилятор ветренен, вертляв, суетлив, нет от него покоя. Хорошо еще, когда он в автомобиле мотор охлаждает или в жару пот со лба снимает. Но чаще вертится просто так, впустую.

Человек-шило свой острый нос сует куда не надо, лезет повсюду, тычется во все дырки. Что он там натыкивает? Приглядишься, и смотреть-то не на что.

Нередко за легким дымком благородной сигары, как за дымовой завесой, прячется тяжеловесная спесь и низкородная посредственность.

Из всех столов (обеденных, кухонных, письменных, журнальных,...) самый удобный – операционный, на нем хоть полежать можно.

Гостить долго у тети все равно, что сидеть на перевернутом стуле. Сидеть можно, но так неудобно.

В комнате спертый воздух, потому что вентилятор спер у него последний кислород.

Совесть – светофор, он дает зеленый свет добрым делам и не пропускает злые. А если перекресток нерегулируемый?

На тупом точиле нож не отточили.

Игра не стоит свеч, дешевле включить обычные лампочки.

Вон там, на обочине дороги, лежит простой щербатый камень. Ему миллионы лет. Может быть, на него ступало копыто древнего шерстистого носорога или широкопалая ступня неандертальца? Не исключено и то, что вмятины на камне – отпечатки ноги Пришельца из Космоса, следы инопланетной цивилизации. А, может быть, этот булыжник – осколок метеорита, который был космическим маяком, указывавшим путь звездолетам других планет?

Докажите, что это не так!

– Какая отвратительная рожа у этого наглого зверя, – ворчит мышь, убегая от кота.

– Какая аппетитная попочка, – облизывается кот, глядя на исчезающую в щели мышку.

Такова субьективность видения...

А разбуженный их возней Рекс сердито рычит:

– Какие мерзкие морды.

И это что обьективность?

В разговоре глупый лишь о себе тебе рассказывает, а умный о тебе тебя расспрашивает.

– Ну ладно, давай, пока.

– Пока, пока.

Вот так, попокакали, покалякали.

– Какого хрена ты приперся, козел облезлый?

– Шкуру поправить.

– Тогда наливай.

– Ядрена вошь! – ругнулась бляха-муха, глядя на завшивевшего козла вонючего.

– Классная тачка, – сказал ученик 10-го класса "А", рассматривая классические формы классной учительницы 10-го класса "Б".

На одесском Привозе.

– Тетка, почем куркин муж?

– Тридцать.

– Дорого. Бери десять и не морзни.

– А если к завтрому потеплеет?

На одесском Толчке.

– Лопни, но держи фасон.

– Какой нахал!

– Таки, да, нет.

– Ша, тихо.

– Опять уткнулся в Интернет. Другого разве дела нет?

– Девушка, давайте знакомиться. Как вас зовут?

– А меня звать не надо, я сама иду. No problem.

– Дело пахнет керосином, – проворчал примус, глядя, как на кухне устанавливают газовую плиту.

– Тут газом и не пахнет, – сказала в свою очередь газовая плита, когда ее стали менять на электрическую.

Таковы запахи технического прогресса.

– Хватит уже крутиться, присядь, приляг, отдохни.

– Не могу, это же велосипед: перестану крутить педали, упаду.

Какая же ты близорукая. И какая ты тряпка. Он не только втирает тебе очки, но и вытирает об тебя ноги.

– Улица?

– 36-ая.

– Дом?

– 37.

– Квартира?

– 38.

– Возраст?

– 39.

– Температура?

– 40.

– 50.

– Что 50?

– Через 50 минут скорая помощь будет.

Начальник Геодезической экспедиции говорит подчиненному:

– Заявка не полна.

– Как это?

– Инструмент не обеспечен. Что берешь?

– Два нивелира, три теодолита.

– Оптику беречь надо, протирать.

– Что протирать?

– Как что? Оптическую ось.

– Чем?

– Чем-чем, спиртом конечно. Давай быстренько выписывай на складе и неси.

– Куда?

– Куда-куда, конечно, сюда. Протирать будем. Зоя, сбегай в погреб за огурчиками.

Говорит эрудит: в эру универсального прогресса критико-ассимилированный индивидуум оптимистически мистифицирует дискретную трансцендентную абстракцию.

Отвечает бюрократ: дело в том, понимаете ли, что в общем, конечно, это уже что-то, хотя, с другой стороны, по-видимому, можно определенно считать, это все же не очень, чтобы очень, но и не очень, чтобы так.

На каждое мнение должно быть сомнение. Хуже, когда одно самомнение.

Если ты, Ковков, большой начальник, подходишь усталый после работы к своему дому и видишь на стене поганую надпись: «Ковков – дурак», догадайся, что это не про тебя, а про твоего Сеньку, паршивца.

В магазине покупатель в очках возмущается: