Анатолий Викторов - Процесс

Плата за него в СССР была несоразмерно выше, чем при либерально-политическом подходе. Ослабление революционного сознания в результате гражданской войны и принятие НЭП’а населением говорит о том, что в случае расширения такой экономической политики и поощрения начиная с 1921 г. также и крупного предпринимательства, взимание с него умеренных налогов привело бы за двадцать лет к тем же результатам, что и на демократическом Западе. Более того, такой политический режим определил бы союзнические отношения с Западом не в 1941 г, а много раньше. Можно также предполагать, что силовые опасения Запада в отношении демократической России не возникли бы, и тем самым был бы ликвидирован важный стимул зарождения нацистского режима в Германии.

Вместо этого было избрано истребление доброй половины народа для создания безвыходной ситуации у оставшихся в живых. Они умирали от голода, поскольку зерно, в том числе семенное, шло на Запад в качестве оплаты за промышленное оборудование, а выжившие волей-неволей шли в низкооплачиваемый рабочий класс и нищие колхозы. Значит, ли это, что подобная политика была рациональной?

Многие десятки миллионов погубленных человеческих жизней не могут быть оценены никакими полученными материальными ценностями. Можно подвести моральный итог: политика, обосновывающая подобные жертвы, является преступной.

Террор никогда в истории не был спасительным для власти средством на длительный период хотя бы потому, что он по природе своей не может мобилизовывать свободные резервы общества. Еще в позапрошлом веке было сказано: «Со штыками можно делать все, но сидеть на них нельзя» . Если бы НЭП был не только сохранен, но и расширен, как это сделано в современном Китае, то индустриализация после революционной смуты получила бы свой природный стимул, куда больший, чем принудиловка, отдающаяся умопомешательством. В стране родился бы стабильный строй, необходимый для внутренней мобилизации культурного и трудового резерва, а равно общеэкономического развития и обороны.

Допустить такое после своей сокрушительной победы большевики не могли. Значит, именно большевизм по природе своей создал условия для промышленного развития страны средствами террора. Избежать его было можно только при отказе от идеологии и практики большевизма. Принятый массами в 1917–19 гг., он стал началом катастрофы России и кризисом для человечества. Его, казалось бы, сенсационные результаты не имели зрелой основы для будущего. Это мы видим сегодня: промышленности снова нет, массового земледелия тоже. Одна восьмая часть Земли (была одна шестая!) располагает только тем, что скрыто под землей и в лесах. Она добывает, продает за рубеж и питается этим.

Россия разгромлена не иноземцами, а своим же народом, шедшим более 70 лет по гибельному пути.

То, что случилось, можно назвать национальной катастрофой мирового значения. Ее совершили люди, утратившие даже первобытное моральное начало и обуреваемые яростью, в которой не было даже логического животного чувства.

Обнажая все это, мы хотим предупредить читателя, что речь идет не о классической истории России, которая сегодня вроде бы уже не актуальна. Дух времени, о котором мы поведали, продолжает жить силами людей, которые сходны по типу с теми, которые творили преступления в 20-50-х годах и далее. Сегодня такие люди пусты, лицемерны и циничны. И это неудивительно. Они воспитаны 70-ю годами уникального режима. Об этом заявляет природа вроде бы новых правящих. Изменить ее может только воля людей, от которых требуется честность и отвага, рождающаяся веками.

Продолжим.

Одним из методов террора стала провокационность действий советской власти. Так, она вроде бы содействовала изучению трудов Маркса и Ленина, но не допускала какого-либо творческого отношения к их идеям. Если человек пытался развить прочитанное и делал собственные выводы, то он попадал в разряд неблагонадежных, получал ярлык «ревизиониста» и подлежал изоляции.

НЭП был введен не только в экономических, но и в провокационных целях. За годы существования такой политики были выявлены сохранившиеся после революции предприимчивые люди. В конце 20-х гг. они были репрессированы, а их средства производства и капиталы конфискованы, хотя их деятельность была легальной и приносила огромный доход государству. Сук, на котором могло удержаться государство, был обрублен.

Сочиненная Бухариным лживая демократическая конституция 1936 г. провоцировала честных людей принимать ее положения буквально. Чьи-либо требования конституционных прав и свобод доказывали неблагонадежность такого лица. Тайное голосование на выборах являлось основанием для специального исследования бюллетеней с зачеркнутыми фамилиями кандидатов для установления личности голосовавшего. Абсолютный результат таких выборов достигался вбросом в урны дополнительного числа бюллетеней и прямой подтасовкой результатов. Есть подозрение, что и сейчас используются такие методы.

Провокационное начало содержала и сама атмосфера террора. Она поощряла людей писать лживые доносы о круге своих знакомых. Это помогало властям оправдывать и расширять карательные действия, а также приобщать к ним новых людей. Откровенно провокационным был открытый призыв к критике и самокритике, вводивший в норму публичные доносы на должностных лиц и саморазоблачения людей. Страна жила в атмосфере взаимных подозрений каждого в крамоле, и это было удобным не только для карательных органов, но и для создания нужной политической атмосферы доносительства и ложного признания арестованных на допросах.

Своего рода постоянной провокацией являлось продвижение человека по должностной лестнице до тех пор, пока он не совершал неугодный верхам шаг или не проявлял себя не заслуживающим доверия. Выйти из высшего круга власти живым было невозможно. Человек, посвященный в тайны этого круга, был обречен. Например, ликвидация палача – наркома Ежова была произведена потому, что он выполнил и перевыполнил задания по террору и оставался носителем особо важной преступной информации, полученной им в ходе сотрудничества непосредственно со Сталиным.

Если человек получал от него предложение занять высокий пост и отклонял его под любым благовидным предлогом, он также подлежал уничтожению. На его место подбиралось другое лицо. Но чем больше такой человек старался, тем скорее исчерпывал свои возможности и разделял судьбу своего предшественника. Инфаркты и инсульты были распространенным заболеванием большевистской верхушки. Для своего спасения человек не должен был поддаваться на одобрительное отношение к нему начальства. Уцелели от властного лицемерия только те, кто четко различал границу между демагогией и действительностью. Переходить ее было бесполезно.