Леонид Бляхер - Искусство неуправляемой жизни. Дальний Восток

В целях самосохранения эти миры и вынуждены быть невидимыми друг относительно друга. Последнее отнюдь не исключает формирование локальных монополий на насилие, локальных «общественных договоров». Но идеологически целое присутствует, что и делает крайне затруднительным конструирование иного целого. Локальные «общественные договоры» осмысляют себя в рамках глобального. Мир «оговорен» (М. М. Бахтин) исчезнувшей властью-онтологией.

Не случайно попытка сформулировать новую миссию России («вставание с колен») вызвала к жизни исчезнувшую советскую риторику. А государства, возникшие из советских республик или сателлитов, продолжают строить себя в противопоставлении канувшему в Лету СССР. При этом такое двоемирие может быть вполне комфортным. У населения есть «серые зоны», куда государство не лезет, а у государства есть некоторый ресурс, который оное государство кормит. В идеале этот ресурс к обществу имеет косвенное отношение. Так, один из ярких современных исследователей Юрий Плюснин в частной беседе рассказывал о материалах, где говорилось, что самым спокойным и «сытым» периодом существования одной из деревень центральной России была… гражданская война. Власти было не до деревни, и деревня расцвела. Нечто подобное рассказывают историки и о кратком периоде между отступлением белогвардейцев и японских войск из Приморья и вступлением туда армии Блюхера. А если есть еще и прослойка, которая сможет эффективно амортизировать, то конструкция может оказаться пусть не устойчивой, но долговечной. Но именно в такой несказанности содержится зародыш временности периода господства естественного порядка.

Ведь спонтанный порядок не просто не говорит о себе. В самом условии его комфортного существования заложена невидимость. Вероятно, поэтому периоды, когда именно этот порядок выступает на поверхность, осмысляются как «разрыв истории», чистый негатив, хаос. Историк вынужден сосредоточиваться здесь на микроистории, «большие события» здесь просто не видны [27] Шмурло Е. Ф. История России IX–XX века. М., 2005. . Собственно, потому же так нелюбимы эти периоды представителями «говорящего класса». Обращаясь к событиям между двумя стабильными состояниями, исследователь, да и просто обыватель не видит в них ни того, что было прежде, ни того (если это взгляд из будущего), что возникнет после события «смуты». Отсюда логичный вывод о том, что там «ничего нет», пустое пространство. Если голос естественного порядка не возникает, локальные порядки не договариваются, а «стационарный агрессор», внешняя угроза, продолжает существовать, то ренессанс целостной и дистанцированной власти неизбежен.

Соответственно, как только возникает ресурс, который можно распределять (внешний по отношению к обществу), монополия на символическое насилие позволяет власти «перейти в наступление», достроиться до онтологии, включающей в себя дистанцированность и абсолютность, монополию не только на легализацию, но и на легитимизацию общества. При этом сам «естественный (спонтанный) порядок» не исчезает полностью, но уходит в субстрат. Прячется до следующей «смуты», проявляясь в тех самых «неформальных отношениях», столь ярко описанных в рамках школы Теодора Шанина [28] Неформальная экономика. Россия и мир / под ред. Т. Шанина. М., 1999. .

Причем неформальность в подавляющем большинстве случаев оказывается сферой, где сглаживаются просчеты власти, в первую очередь хозяйственные и социальные. Собственно, за то обстоятельство, что современное российское общество, несмотря на небывалую и крайне деструктивную законодательную активность власти образца 2012–2013 годов, до сих пор не взорвалось вопреки многочисленным прогнозам аналитиков и экспертов, стоит благодарить не столько «традиционное долготерпение русского народа», сколько работу этих неформальных структур, частично нивелирующих пагубные инициативы. При этом показательно, что подобные структуры, традиционно интерпретируемые в последние десятилетия как коррупция, активно создаются не только в обществе, отделенном от власти, но и в той части власти, которая соотносится с «почвой», а не с «трансценденцией». Здесь крайне показательны механизмы по преодолению «рогаток» 44-ФЗ (в девичестве 94-ФЗ) о правилах госзакупок.

Как показывают тексты интервью, часто при «нарушениях» в ходе реализации госзакупок речь идет не о «наживе и откатах», а просто о рациональных действиях местной власти, попытке «выкроить» себе кусочек свободы маневра. Преодолеть коряво составленный закон.

Такой механизм (тотальность – смута) и воспроизводится на протяжении истории. Но воспроизводится именно как модель, каждый раз обретая собственную вариацию. Да и фиксируется, прежде всего, власть или ее отсутствие. Спонтанный порядок, если и попадает в видимое пространство, то фиксируется как безвластие, временное отступление власти, лакуна в поле власти. Сейчас ее нет, но скоро возникнет иная (новая) трансценденция, поскольку прежняя оказывается разрушенной или дискредитированной. Меняется характер ресурса (монгольские боевые отряды, пушнина, зерно, золото, нефть и т. д.). Но каждый раз новым предстает и спонтанный порядок, формирующийся на руинах прежней власти или присутствующий в ее «порах». Исчезая в тени с каждым новым наступлением власти, он незаметно увеличивает само пространство тени. Проследим в самых общих чертах и это воспроизведение, и эту эволюцию.

Сразу подчеркну, что данный текст никоим образом не является историческим. Выделенные структуры нам необходимы для объяснения современности, а исторические отсылки – для обоснования самих структур, демонстрации их «работы». Я хочу попытаться выделить тот рациональный пласт, который диктует такое, а не иное отношение властного центра к своей дальневосточной периферии.

В случае Руси потребность в объединении была обусловлена наличием «стационарного агрессора» – кочевников. Имелся и необходимый внешний ресурс – путь «из варяг в греки» и торговые пошлины. С его помощью княжеская власть победила лидеров общины (волхвов), лишив их через принятие христианства и идеологической власти. Однако княжеская власть находилась в пределах общества, что препятствовало обретению ей абсолютности и дистанцированности. После монгольского завоевания и установления системы, при которой ярлык на великое княжение мог быть получен только из рук золотоордынских ханов, возникла и дистанцированность власти.

Как показывает Юрий Пивоваров [29] Пивоваров Ю. С. Русская политическая культура и Political Culture // Pro et contra. 2002. Т. 7. № 3. С. 23–50. , именно в монгольский период власть превратилась в действительно абсолютную. Наличие внешнего источника легитимности и подавляющего силового ресурса (в виде монгольских боевых отрядов) позволило ей стать сильнее общества. Вы недовольны властью? Все претензии к источнику ее легитимности: боевым отрядам монголов. Такой специфический вариант трансцендентальной легитимации. Правда, трансценденция здесь буквальная. Источник легитимности просто находится за пределами Руси. Русь выступает как часть империи, стремящейся к «последнему морю». Вместе с тем идеологически в данную империю не входит.