Олег Платонов - Война с внутренним врагом

Моя работа в отделе капиталистических стран сводилась к изучению иностранных экономических и статистических сборников и журналов, сбору информации и приведению ее в сопоставимый с советскими данными вид. Я отвечал за сбор информации по труду, заработной плате и доходам в капиталистических странах. Подготовленные мной данные шли в сборник международных сопоставлений СССР с другими странами мира. Если собранные сведения по зарплате и доходам предназначались для сопоставления с данными по СССР, я был обязан представлять их в Управление межотраслевого баланса, где они пересчитывались (а точнее, «корректировались») с помощью фальсифицированных индексов и коэффициентов для придания ситуации в капиталистических странах менее благополучного, нежели в реальности, вида. Самое интересное, что эти фальсификации по показателям зарплаты и доходов применялись и в том случае, если данные шли в секретные сборники для высшего руководства страны. Удивленный этим фактом, я как-то раз спросил у начальника нашего отдела Льва Марковича Цирлина: «Для чего это делается, ведь наверху следует знать правду?» На это он мне довольно цинично ответил: «Они сами так хотят. Они искренно верят, что советские люди живут не хуже, чем американские. Они недовольны, когда их лишают иллюзий». Цирлин был по-настоящему интересной личностью, в немецком рейхе ему непременно бы дали звание «ценный еврей». Во время войны он возглавлял статистическое ведомство оккупированной Германии, а после войны подготовил целую школу таких же, как он, циничных статистиков-профессионалов. Он не был стяжателем, жил достаточно скромно, окруженный старыми статистическими сборниками, которые знал досконально. Цирлину, конечно, докладывали о моем критическом взгляде на «еврейское избранничество», и тем не менее ко мне он относился с симпатией. Рассказывал о встречах с Берией, маршалом Жуковым, Косыгиным (о двух последних отзывался очень положительно). Однажды я подготавливал данные для секретной записки в Политбюро по труду и зарплате в капиталистических странах. Собрал материал страниц на 30. Увидев мой труд, Цирлин сказал: «Сократи до четырех страниц! Большие и обстоятельные доклады они не любят, предпочитают маленькие записки». Слово «они» Цирлин произносил с особой интонацией, разумея, конечно, членов Политбюро. Помню также, как в одну из записок, которая шла в Политбюро, я должен был вставить две своих цифры, но, прочитав ее, счел халтурой, о чем откровенно сказал Цирлину. «А! – с ленивой досадой заявил Цирлин. – Они все примут!»

В ЦСУ я впервые столкнулся с мощной и влиятельной, даже не еврейской, а настоящей сионистской «партией», от которой зависела вся внутренняя жизнь нашего учреждения. Большую часть самых заметных должностей занимали евреи. «Сионистская партия» была структурирована в партийную организацию КПСС. Формальным лидером «сионистской партии» был Лев Маркович (Лейба Мордкович) Володарский, родной брат известного еврейского большевика. Володарский занимал пост первого заместителя начальника ЦСУ СССР В. Старовского, но из-за болезней начальника фактически исполнял его обязанности. Негласным лидером «сионистской партии» была зав. библиотекой Ниса Александровна Елисаветская, дочь старого еврейского большевика, чекиста. Она люто ненавидела всякое проявление русского чувства, что выражалось даже в подборе фондов библиотеки. В ней невозможно было найти классические сочинения русских статистиков, зато в огромном количестве присутствовала западная литература. Крупный русский статистик профессор Введенский заметил эту особенность библиотеки ЦСУ и завещал в ее фонды свою личную библиотеку в несколько тысяч томов – в ней исчерпывающим образом были представлены русские статистики. Елисаветская и Володарский приказали уничтожить подаренную библиотеку Введенского и пустили ее под нож специальной машины. Несколько сотрудников (в том числе и я) сумели вытащить отдельные тома этой библиотеки из контейнера машины. Это – редчайшие сочинения первой половины XIX века. Величайший акт варварства по отношению к русской культуре осуществлялся не в 1918 году, а в 1974-м – на глазах у сотен сотрудников ЦСУ.

«Сионистская партия» в ЦСУ носила воинственный характер. Многие ее члены не стеснялись открыто поддерживать сионистских бандитов, уже упомянутых мною в предыдущей главе Кузнецова и Дымшица, и почти открыто пропагандировали русофобию.

Как признавался позднее один из деятелей сионизма: «Ненависть скапливалась в наших душах – ненависть к власти… Люди (сионисты. – О. П .) ненавидели – и ненависть укрепляла их силы». [86] Маркиш Э. Столь долгое возвращение. Тель-Авив, 1989. С. 343. Ненависть к русским была так сильна, что «сионистская партия» в ЦСУ поддержала террористические акты армянских националистов, приехавших в Москву в 1973 году убивать русских людей и совершивших 29 убийств. Поимка бандитов и справедливое возмездие вызвали недовольство местных евреев. Некоторые из них даже на открытых партийных собраниях поддерживали русофобскую пропаганду А. Д. Сахарова, отказывавшегося верить властям, что бандиты приехали убивать: по его мнению, они были «честными правозащитниками».

Кумирами «сионистской партии» в ЦСУ были А. Щаранский, А. Сахаров и А. Солженицын. Я сам не раз слышал в коридорах ЦСУ рассказанный кем-то из евреев анекдот: «Кто такой Брежнев? Это мелкий политический деятель эпохи Сахарова и Солженицына».

Местные евреи довольно часто обсуждали высказывания Щаранского, передаваемые по «Голосу Америки». Разоблаченный американский шпион, схваченный советскими спецслужбами с поличным при передаче информации ЦРУ, был объявлен образцом «благородного борца за гражданские права». Истинное же лицо этого «борца» проявилось на посту главы расистской организации «Сионистский форум», объединившей бывших советских евреев-сионистов. За своего в то время евреи считали и писателя Солженицына. На моих глазах рождался целый миф о нем. «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» я прочитал до поступления в институт. Тогда Солженицын стал для меня одним из любимых писателей. Однако постоянное упоминание его имени рядом с кумиром антирусского движения Сахаровым заставило меня во многом пересмотреть отношение к писателю. Я неуклонно шел к христианскому мировоззрению, а Сахаров и Солженицын так же неуклонно от него отходили в безбожный либерализм. «Запад руководит евреями и масонами, – неоднократно подчеркивал мой учитель Миндаров, – поддерживает любого, кто стремится к окончательному разрушению России». Меня сильно раздражала громкая и назойливая реклама личности Солженицына на зарубежных радиоголосах, которая, как и в случае с Чехословакией, финансировалась из фондов зарубежных спецслужб, и прежде всего ЦРУ. Массовые публикации во многих странах переводов его произведений, огромные гонорары, являвшиеся, по сути дела, формой подкупа, естественно, вызвали неразрешимый конфликт не только с официальными органами, но и с патриотической частью русской общественности, которая, как и я, вполне искренне рассматривала Солженицына как пособника вожаков антирусского движения. Высылка Солженицына в 1974 году стала актом государственной слабости и своего рода победой западной иудейско-масонской идеологической системы. С юридической точки зрения многие произведения Солженицына в самом деле нарушали законы СССР и носили явно антисоветский и антирусский характер. Однако не вполне уверенное в своих силах политическое руководство СССР побоялось проведения гласного суда над Солженицыным. Я, как и другие патриоты, презирал за эту слабость Брежнева и Андропова.