Олег Фочкин - Городские легенды

К тому Немецкому кладбищу я бегал на свидания… Здесь стояло здание филиала педагогического института, окна которого выходили на могилы. И будущие художники и учителя-дефектологи пополняли знания, глядя в окна на кладбищенских ворон.

Больше всего меня веселило, что дорога к кладбищу прямиком выходит с улицы под названием «Новая дорога». Большего несоответствия и представить нельзя.

Вот об этом я и рассказываю по пути.

Кладбище на Введенских горах было в городе единственным предназначенным для иноверцев. По легенде где-то здесь находится и могила Лефорта. Но где – никто не знает. Упорные исследователи продолжают ее искать и сегодня.

«Западных христиан» хоронили здесь вплоть до 1917 года. Ситуация изменилась в советское время, когда религиозная составляющая как бы отошла на второй план. И хоронить здесь стали людей всех конфессий.

Кладбище находится на высоком северном берегу реки Синички, впадающей в Яузу слева. Синичка уже давно течет в трубе, а вот рельеф, созданный ее руслом, не изменился.

Наконец, поднявшись по Новой дороге, мы заходим в ворота кладбища.

Раньше в его стенах был захоронен прах погибших во время сталинских репрессий, но родственников с годами становилось все меньше, и теперь эти места заняли «новые русские», убитые в перестрелках 90-х, либо те, кто заранее позаботился о том, чтобы упокоиться в историческом месте.

На Введенском кладбище есть и мемориал германским солдатам. Правда, это не гитлеровцы. Это братская могила участников Первой мировой, попавших в русский плен, а затем умерших здесь. На обелиске надпись: «Здесь лежат германские воины, верные долгу и жизни своей не пожалевшие ради Отечества. 1914–1918».

На другом конце кладбища находятся две французские братские могилы – летчиков из полка Нормандия – Неман и наполеоновских солдат. Над могилой французов, погибших в Москве в 1812 году, установлен величественный монумент, огороженный массивной цепью. Вместо столбов эту цепь поддерживают пушки эпохи наполеоновских войн, вкопанные жерлами в землю.

Еще одна почитаемая могила Введенского кладбища – захоронение Федора Петровича Гааза (1780–1853), врача, прославившегося своей филантропией. Доктор Гааз сделался в России примером жертвенности. Его выражение «Спешите делать добро!» стало девизом российской медицины.

Мало того что он не брал с неимущих плату за лечение, он и сам иногда безвозмездно одаривал своих нуждающихся пациентов деньгами и даже собственной одеждой. Особенно Гааз прославился помощью заключенным и каторжникам.

На оградке могилы Гааза укреплены настоящие кандалы, в каких шли ссыльные в Сибирь. Эти кандалы должны напоминать об особенной заботе «святого доктора», как его называл народ, об узниках.

Это Гааз добился, чтобы вместо неподъемных двадцатифунтовых кандалов, в которых прежде этапировали ссыльных, для них была разработана более легкая модель, прозванная «гаазовской», и еще, чтобы кольца на концах цепей, в которые заковывались руки и ноги арестанта, были обшиты кожей. Бывшие зэки и сегодня приносят цветы на могилу Гааза.

Пожалуй, в их среде таким уважением и популярностью пользуется еще только одна могила – Соньки Золотой ручки на Ваганьково. Правда, самой Соньки в этой могиле никогда не было…

Хоронили Гааза, потратившего все деньги на страждущих, за счет полиции. За его гробом шли двадцать тысяч человек! Возможно, это были самые многолюдные похороны в Москве.

Интересно описывает случай из жизни доктора Гааза писатель Викентий Вересаев:

Однажды на заседании Московского тюремного комитета, членом которого был и московский владыка митрополит Филарет, Гааз так ревностно отстаивал интересы заключенных, что даже архиерей не выдержал и возразил: «Да что вы, Федор Петрович, ходатайствуете об этих негодяях! Если человек попал в темницу, то проку в нем быть не может». На что Гааз ответил: «Ваше высокопреосвященство. Вы изволили забыть о Христе: он тоже был в темнице».

Филарет, сам, к слову сказать, много усердствующий для нужд простого народа и причисленный впоследствии к лику святых, смутился и проговорил: «Не я забыл о Христе, но Христос забыл меня в эту минуту. Простите Христа ради».

Здесь же покоится генерал Петр Пален (1778–1864), который в 1812 году, находясь со своим корпусом в арьергарде 1-й русской армии и сдерживая многократно превосходящего числом неприятеля, позволил Барклаю отойти к Смоленску и, таким образом, спас армию, а значит, и всю кампанию.

Можно здесь найти и захоронение семьи известных московских фармацевтов и аптекарей Феррейнов (этим именем нынешний небезызвестный предприниматель Брынцалов назвал свой фармацевтический завод). Много здесь и дореволюционных коммерсантов-иностранцев, к числу которых принадлежали и Эрлангеры.

Только мы подошли к склепу, как увидели там женщину – служительницу кладбища, которая смывала надписи на стене склепа.

«Чистим стены регулярно, но это бесполезно, сюда постоянно приходят новые люди в надежде на чудо», – говорит Наталья.

В часовне над склепом семейства Эрлангеров, построенной архитектором Шехтелем, находится мозаика «Христос-Сеятель» работы Константина Петрова-Водкина.

Наталья же рассказала, что эти надписи и записки называются «печалования» ко Господу.

Алена, которая пришла вместе с нами, смутилась и осторожно засунула записку со своей просьбой в створ маленького окна склепа.

А Наталья, видимо обрадовавшись неожиданным слушателям, рассказала, что с этой часовней-склепом связана одна из самых интересных историй, случившаяся на московских кладбищах в 1990-х. Собирать средства на реставрацию часовни взялся приход церкви Петра и Павла, что на соседней Солдатской улице. И батюшка благословил стоять возле часовни с кружкой некую подвижницу, может быть, даже и блаженную, – Тамару. Она же расчищала склеп под часовней от земли и векового мусора, поселившись на кладбище в шалаше. На ночь кладбище закрывалось, и тетя Тамара, как называли ее кладбищенские работники, оставалась совершенно одна в своем шалаше. Утром работники отворяли ворота кладбища, и их у ограды встречал жизнерадостный, улыбающийся человек с медной кружкой на шее. Но однажды тетя Тамара исчезла и больше никогда не появлялась на Введенских горах.

Говорят, что иногда ее и сегодня видят в Москве возле разных храмов: будто бы она стоит там с неизменной своей кружкой и все собирает пожертвования для каких-то благих целей.

Москвоведам удалось узнать, как звали «блаженную Тамару» – Тамара Павловна Кронкоянс. Десять лет полной инвалидности, приговор врачей (этой ночью она умрет), ее последняя молитва, и вдруг – чудо! Осталась жива. Она пришла на Немецкое кладбище, где прожила двенадцать лет в обычном железном вагончике, и в жару, и в стужу.