Виктор Елманов - Это я, сразивший чудовищ!

Голос за кадром:

– А вас отчаяние не охватывало, вы верили, что оттуда вырветесь?

А. Калашников:

– Я не думал. Я почему-то не думал об этом. У меня было, правда, такое, думка была. Я подумал про свою жизнь, вспомнил ее, прошло через меня то, что было… Я подумал, конечно, я клятвы не произносил и не обращался к Всевышнему, а просто про себя подумал: «Во что бы то ни стало нужно вернуться домой!» И этого было достаточно.

Склон глиняного карьера, на дне карьера небольшая лужа.

Квартира Калашникова.

Голос за кадром:

– Была ли вода в этом карьере или ничего, кроме той лужи, о которой вы пишете в своих воспоминаниях? Она была большая?

А. Калашников:

– Нет. Очевидно, когда раньше брали глину, в этом месте взяли глубже, чем где-то. То есть, получилась небольшая впадина. А от дождей она заливалась. А поскольку глина, вода никуда не уходила, она стояла. Но как вам сказать – примерно метров пять шириной и длинной так метра четыре. Вот такое озерко было. А глубина в самом глубоком месте не больше пятнадцати сантиметров. Глина, чуть-чуть дотронься до нее, она тут же поднимается таким мутным столбом. Ты взял воды, а где мне брать? Подальше – чище, я лезу дальше. А потом уже с ногами лезем. А кто придет позже всех, тому брать одну глину с водой смешанную.

Из мутной лужи черпается вода: кто пилоткой, кто банкой, кто ладонями.

Голос за кадром:

– То есть, эту лужу вычерпывали до дна?

Голос А. Калашникова за кадром:

– До конца. При мне она уже кончилась.

Голос за кадром:

– Воды немцы не давали?

Голос А. Калашникова за кадром:

– Нет. Ничего.

Вместо лужи – высохшая потрескавшаяся глина.

Стебли полыни клонятся от ветра.

На дне карьера гладкие булыжники, словно черепа людей.

Голос за кадром:

– Господи! Ты сотворил человека по образу и подобию Своему. Все мы дети Твои. Отчего же так низко падаем мы в деяниях своих? Терзаем друг друга хуже зверей диких.

Отвесные стены карьера. Кое-где ниши: маленькие, большие, огромные.

Голос за кадром:

– Из воспоминаний Александра Калашникова: «Помню, один раз пошел плотный дождь и на целый день. Люди, естественно, быстро придумали выход, как уберечься от дождя. Группами, в разных местах стали подкапывать в глиняных стенах ниши. Грызли глину, кто чем мог. Кто-то рыхлил глину ножами и ложками, другие – голыми руками, отбрасывая глину подальше. Углублялись до трех-пяти метров, а может быть и дальше. Дело не в этом, а в скорбном финале. Дождь лил без остановки. В открытые ниши людей набилось много. Вода потихоньку делала свое дело: глиняная стена обвалилась, похоронив всех, оказавшихся в подкопах».

По отлогому склону глиняного карьера катятся куски глины.

А. Калашников:

– Откапывать было бесполезно. Обрушилась такая махина!

Голос за кадром:

– То есть всех задавило.

А. Калашников:

– Задавило, конечно, всех. А потом, кто там откапывать будет и чем откапывать? Сам каждый думает, как бы выжить самому-то. Слава Богу, что я не попал туда, не спрятался от дождя.

Голос за кадром:

– Евгений Долматовский в своей книге «Зеленая Брама» пишет, что в Уманской яме умирало в день по восемьдесят-сто человек. Они там оставались или их выносили из ямы?

А. Калашников:

– Выносили. Они, ну, сколько-то лежали времени. Тот, кто был ближе к подъему из карьера, обращался к немцам, что, мол, там покойники лежат, они уже пахнут на жаре. Даже немцы и сами видели, и там периодически вытаскивали. Назначают: ты, ты и ты, тащи. А там подводы ждали.

Голос за кадром:

– А таскали как, за ноги, за руки?

А. Калашников:

– За ноги, за руки, кто как. Если уж очень, то… Очень-то тяжелых не было. Вот тащили. Там ожидали подводы конные, грузили, как дрова, а уж куда увозили – не знаю.

Квартира Калашникова.

Голос за кадром:

– Немцы фотографировали наших военнопленных, снимали на кинопленку. Вы тоже описываете несколько подобных случаев, один даже с расстрелом.

А. Калашников (открывает записную книжечку):

– Вот спуск. Они здесь спустились и до самой стены выстроились с небольшим интервалом и сгоняли в эту сторону. Сами двигались и сгоняли, как можно плотнее. То есть отсюда они выгнали всех, погнали сюда, а потом команда: «Садись!» А наше место вот здесь было… Вот здесь офицеры на краю с фотоаппаратами. Вот такую они устроили шутку…

Голос за кадром:

– А стреляли прямо в упор тех, кто не садился? В воздух не стреляли предупредильно?

А. Калашников:

– Первый был, когда была команда садиться. Многие ведь, основная масса не слышала. Потому что шум, кричат, не понимают, кто-то перекрикивается. Может быть друг друга давят. «Куда ты прешь?!» И поэтому в многотысячной толпе в основном шум. И кто-то этой команды не слышал. То, что немцы, у них же мегафонов не было, они просто кричат: «Садись!» – и все. Ах, вы не садитесь, сначала вверх разок, а потом – сначала сразу много поприсело, кто-то повалился – а потом уж они, кто не подчинялся, срезали. И много нарезали. Собирали, вытаскивали долго.

Фотографии лиц военнопленных.

Голос за кадром:

– Матерь Божия! Заступись за нас! Ты видела, как рождались мы. Как матери наши качали нас на руках своих, пели песни, кормили молоком своим. Зачем они растили нас? Чтобы мы убивали друг друга?

А. Калашников молча сидит за столом.

Квартира Калашникова.

Голос за кадром:

– Нюрнбергскому трибуналу в декабре сорок пятого года был предъявлен протокол допроса, в котором говорится, что для военнопленных в Уманской яме готовили пищу в железных бочках. Было это?

А. Калашников:

– При мне единственный раз или два раза спустили кухни, вот эти солдатские кухни. Небольшие. Один или два раза. Один раз я попал. Не знаю как, но пробился к ним, чтобы получить этот черпак.

Голос за кадром:

– А во что?

А. Калашников:

– В котелок.

Голос за кадром:

– А там, наверное, и шапки подставляли?

А. Калашников:

– Кто чего.

Голос за кадром:

– А он просто черпал…

А. Калашников:

– А он просто черпал и – подходи. Если уж ты прорвался туда, значит у тебя что-то есть. А ему-то наплевать. Раз ты подставляешь, он наливает. И не глядит, кому, что налил, куда.

Голос за кадром:

– То есть там была толкучка такая, что…

А. Калашников:

– Виктор Сергеевич, представляете, десятки тысяч народу! Голодных!

Голос за кадром:

– А там, в карьере, не менялись: у кого махорка, меняюсь на что-то?