Владимир Иорданский - Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире

Еще более тревожную картину нарисовала, говоря о вепсах, другая участница дискуссии, карельский филолог З. И. Строгальщикова. Она сообщила, что в конце 1937 г. вся деятельность по развитию вепсской народности была прекращена. Обучение в школах стали вести на русском языке, учебная литература на вепсском языке была конфискована. Ныне вепсский бытует только в устной речи. В результате ассимиляции численность народа быстро сокращается. Если в 1939 г. вепсов насчитывалось 32 тысячи, то в 1959-м – 16,4 тысячи, в 1979-м – 8,1 тысячи [16] Строгальщикова З. И. Вепсы: история и проблемы этнического развития. – «Вопросы истории», 5/1989 г., Москва, с. 75. .

В течение нескольких месяцев шло обсуждение национального вопроса на страницах «Литературной газеты». Снова на первый план вышла проблема языка. Обмен мнениями, в котором участвовали писатели и ученые, подтвердил, что русификация затронула все народы Союза, сокращая зону влияния других языков. Казахский писатель С. Елубаев, в частности, говорил:

«Как Арал, ставший жертвой интернациональной безответственности, отошел от своих берегов на десятки километров, так и казахский язык, сужая сферу применения в городах республики, на сотни километров «отошел» в степь, в аулы. При двукратном росте населения почти в два раза сократился тираж книг на казахском языке. Катастрофически теряют зрителя национальный театр и кино…» [17] «Литературная газета», 29.03.1989 г., Москва. .

Эта тревога, эта горечь понятны. Но вряд ли справедливо объяснять отступление отдельных языков только коммерциализацией культуры или одним давлением властей. К тому же, если оправдано возмущение административным «продвижением» русского языка, то вряд ли можно осуждать людей, которые самостоятельно и свободно делают выбор в его пользу.

Национализм, однако, резко выступает против права выбора. Характерно, что во всех ставших независимыми республиках бывшего Советского Союза только местный доминирующий язык признается государственным, несмотря на то, что русскоязычное население во многих молодых государствах весьма велико. А латышский поэт К. Скуниекс даже выразил возмущение тем, что живущие в Латвии русские добиваются признания их языка государственным наравне с латышским.

«Оригинальное предложение», – с тяжеловесной иронией утверждал этот деятель культуры [18] Там же. .

В ходе дискуссии остро обозначилось одно противоречие, оказывающее сильное влияние на нравственный климат в этносе. Речь о конфликте между свободой личности и требованием этнической солидарности. На страницах «Литературной газеты» К. Катанян отмечал, что «равноправие языков, декларируемое законами, достигается на практике лишь путем насильственного принуждения изучать и использовать в равной мере языки с разными возможностями, с различными общественными функциями».

Развивая свою мысль, он утверждал:

«Желание уравнять и права граждан, и права языков – утопия, напоминающая небезызвестную попытку скрестить картошку с помидором, чтобы и вершки и корешки стали съедобными» [19] «Литературная газета», 19.04.1989 г., Москва. .

Казалось бы, в атмосфере демократизации право личности самой выбирать, какой этнос ей ближе по языку, по культуре, должно было получить широкую и активную поддержку. Но нет. Тенденция к демократизации общественных порядков вошла в противоречие с тенденцией этносов к самоутверждению, а в ряде случаев к самоизоляции. Уже упоминавшийся латышский поэт заявил, что нужен закон о защите этноса. От кого? Очевидно, от своих собственных граждан. В журнале «Слово» филолог Т. Очирова резко критиковала академика Ю. В. Бромлея и доктора исторических наук Л. М. Дробишеву за то, что они признают право личности на свободный выбор национальности, на свободный переход из одной национальности в другую. Она гневно вопрошала:

«Но если, скажем, якут, по собственному усмотрению, вопреки сложившимся традициям жизни народа, назовет себя грузином, не будет ли такой этнический волюнтаризм сродни пресловутому проекту поворота северных рек?» [20] Очирова Т. Народность, нация, национальность. – «Слово», 2/1990 г., Москва, с. 17. .

Трудно понять, почему перспектива ассимиляции именно якута именно грузинской нацией показалась Т. Очировой столь невероятно опасной, что она сравнила ее с проектом поворота северных рек. Например, во Франции много уроженцев Индокитая, которые считают себя французами и являются таковыми в глазах закона. В Великобритании медленно, но верно врастают в английскую нацию выходцы из стран Азии, Африки, с Карибских островов. Некоторые англичане не скрывают, что относятся к этому процессу враждебно. Есть аналогичные настроения и во Франции. Но, только встав на расистскую или националистическую позицию, можно отрицать право якута, живущего на грузинской земле и говорящего на грузинском языке, считать себя частицей грузинской нации.

В реальной жизни диктат националистических сил в вопросе о языке зачастую принимал форму грубейшего насилия. Описывая один из митингов в Молдове, корреспондент «Правды» в этой стране сообщал, что толпа яростно кричала: «Нет – русскому языку!» [21] «Правда», 28.08.1989 г., Москва. . Министерством просвещения принимались активные меры по закрытию школ с преподаванием на русском языке. Перед психологическим нажимом толпы способен устоять далеко не всякий. Когда шумит толпа, голос отдельной личности, пытающейся отстаивать свое право выбора, право на развитие своей индивидуальности, не слышен.

Такая ситуация тем опаснее, что языковое и этническое пространства вообще в редких случаях совпадают полностью. Разрыв между ними бывает столь значителен, что начинает восприниматься этносом как угроза его существованию.

Язык – это та стихия, в которой живет мысль народа, его самосознание, это стихия, через которую осуществляется его диалог с другими народами. В зависимости от множества факторов он либо расширяет охватываемое им пространство, либо отступает перед натиском другого языка. Но и в первом, и во втором случаях вдоль всей линии этих внешних контактов образуется более или менее широкой пояс двуязычия, а иногда и многоязычия. Некоторые из тех, кто чурается этнических контактов, заявляют, что двуязычие опасно для культуры и духовного развития человека, который-де уже ни на одном языке не способен четко и ясно выразить свою мысль и утрачивает национальные корни. Не опираясь ни на один сколько-нибудь убедительный эксперимент, они, например, утверждают, что «двуязычие дошкольников может быть одной из причин появления у них заикания» [22] «Правда», 25.08.1988 г., Москва. .

Вряд ли случайно подобные идеи получили особенно широкое распространение в Эстонии, где страх перед угрозой ассимиляции одно время принял патологически болезненный характер. В предельно категоричной форме, не допускающей сомнения и колебаний в отрицательной оценке фактора двуязычия, их выразил эстонский литератор Мати Хинт. Он в самом решительном тоне утверждал следующее: