Петр Вяземский - Отметки при чтении «Исторического похвального слова Екатерине II», написанного Карамзиным

Под этим влиянием перенес он литературу на почву новую и всем более доступную. Карамзину вообще, как приверженцами, так равно и противниками, приписывается, что он преобразовал общеупотребительный язык, раскрыл в этом орудии мысли новые качества и способности: плод этих изысканий проявил он в первых произведениях своих. Но главное достоинство его не в материальном преобразовании речи нашей, как ни велика и эта заслуга: основное, зиждительное достоинство его выражается в том, что он навеял новый дух на литературу нашу, оживил ее новыми побуждениями и направлениями, нравственно согрел ее, приблизил ее к обществу и его сблизил с нею. Тут прямо выказываются влияния Екатерининского времени. За сближением общества с правительством и силою законодательною неминуемо, логически должно было следовать и общественное сближение с литературою, которая и должна быть выражением общества. До него литература была власть довольно суровая, мало общительная; она была сама по себе, общество само по себе. Ей поклонялись издали, уважали и чествовали ее суеверно, но равнодушно. С ним литература сделалась живою частью общества, членом общей народной семьи. И прежде, даже и ныне, были и встречались люди, которые смеялись и смеются над так называемой сентиментальностью его. Во-первых, эта способность умиления, это сочувствие любви к явлениям природы, к человеку, эта, пожалуй, нервическая чуткость и чувствительность были в нем не привитые, незаимствованные: они были вполне самородные. Эти природные личные склонности и расположения могли иногда влечь за собою свои частные временные недостатки и уклончивости. Но вместе с тем были они чистым и обильным источником живой впечатлительности его, глубокой любви ко всему прекрасному и доброму, силы ощущений и увлекательной способности живо выражать ощущения и чувства свои и передавать их другим. К тому же эта сентиментальность была в нашей литературе не только дозволительна, но совершенно уместна и своевременна. Она была сильным и радикальным противудействием литературы чрезмерно бесстрастной и несколько сухой и безжизненной. Мягкость, мягкосердечие, проявившееся в литературе нашей под пером Карамзина, были, без сомнения, плодом царствования Екатерины. «Письма русского путешественника» и многие другие произведения его, не исключая даже и «Бедной Лизы», носили отпечаток этого мягкого и благорастворенного времени. Влияние его еще сильнее и явственнее выражается в «Историческом похвальном слове». Оно зрелый и сочный плод, снятый прямо с дерева. В полном сознании и с живейшим чувством Карамзин, приступая к изображению Екатерины, мог воскликнуть: «Благодарность и усердие есть моя слава. Я жил под ее скипетром, и я был счастлив ее правлением и буду говорить о ней!»

Похвальное слово разделено на три части. «Екатерина бессмертна своими победами, мудрыми законами и благодетельными учреждениями: взор наш следует за нею по сим трем поприщам», – говорит автор. В отметках наших будем держаться того же порядка.

В первой части изображаются в сжатой, но, можно сказать, полной картине, и ряд преобразований, введенных Екатериною в нашем войске, и ряд блистательных и плодоносных побед, одержанных войском, ею преобразованным и воодушевленным именем ее и любовью к ней. Следующими словами автор начинает главу свою:

«Сколь часто поэзия, красноречие и мнимая философия гремят против славолюбия завоевателей! Сколь часто укоряют их бесчисленными жертвами сей грозной страсти! Но истинный философе различает, судит, и не всегда осуждает. Прелестная мечта всемирного согласия и братства, столь милая душам нежным, для чего ты была всегда мечтою? Правило народов и государей не правило частных людей: благо сих последних требует, чтобы первые более всего думали о внешней безопасности: а безопасность есть могущество».

«Петръ и Екатерина хотели приобретений, но единственно для пользы России, для ее могущества и внешней безопасности, без которой всякое внутреннее благо не надежно».

Все это так; но позволяем себе сделать здесь маленькую заметку и оговорку. Если допросить историю всеобщую и объемлющую все столетия, то увидим, что каждый народ, каждое правительств понимают по своему законность прав своих на необходимое обеспечение и застрахование себя от притязаний и покушений соседа, и соседа часто довольно отдаленного. Политический катехизис, обязательный для совести каждого, еще не определен и не вошел в законную силу; но что толковать тут о политике? она неповинна и здесь ни при чем. По неисповедимым судьбам, естественные условия всего созданного и живущего опираются на препирательстве и борьбе. Необходимость войны, вследствие той или другой причины, того или другого предлога, той или другой страсти, есть прискорбное таинство в жизни человечества. Люди с малолетства, еще детьми, дерутся между собою из зависти, жадности, любостяжания, чтобы выхватить из рук товарища игрушку или лакомство. А дикие звери, а домашние животные, не грызутся ли между собою по врожденному инстинкту? Кажется, тут политика ни в чем не замешена, а есть война.

В этом первом отделении, посвященном воинским подвигам, встречаются мастерские и одушевленные очерки. В саном рассказе отзываются живость движения и пламень боя. Особенно замечательно то, что сказано о Румянцеве. изображение его отличается особенною четкостью и воспроизводительностью кисти. Кажется, что из всех военных предводителей царствования Екатерины, Румянцев был ему наиболее сочувствен. Вот что говорит он о Задунайском:

«Сей великий муж славно отличил себя во время войны Прусской; взял Кольберг, удивлялся хитрости искусного Фридриха, но часто угадывал его тайные замыслы; сражался с ним и видел несколько раз побег его воинства».

«Если таланты изъясняются сравнением, то Задунайского можно назвать Тюреном России. Он был мудрый полководец; знал своих неприятелей, и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю, и подчинял его вероятностям рассудка: казался отважным, но был только проницателен, соединял решительность с таким и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости, берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в саном несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный гением натуре, прибавил к ее дарам и силу науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы в глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия. – Так думают о Задуйнаском благородные ученики его».

Читать дальше