Андрей Рудалёв - Никто кроме нас. Статьи о стране и народе

Утверждение «Россия – европейская страна» указывает на принадлежность к чему-то иному. Тезис об отечественной культурной автономности, культурного равенства Западу не по принадлежности к нему, а по собственному своеобразию, воспринимается достаточно маргинальным. Он получает право на жизнь, когда обольщение Западом сменяется его разочарованием, становится обоснованием для изоляционизма, для создания мобилизационной модели. Но надо понимать, что как только отношения вновь обретут романтический ореол, так особый русский путь опять станет притчей во языцех, синонимом лаптя, прошлого, которое необходимо преодолеть. Он вновь будет интерпретирован с прогрессивных позиций, как дремучие необжитые дебри, с нечеловеческими условиями обитания, дикий край культурной периферии, который необходимо обжить по общим образцам, ибо зачем изобретать велосипед…

Даже в момент превалирования в общественном сознании установки на суверенность отечественного культурно-исторического типа высказывание «Россия – не Европа» в целом воспринимается как что-то совершенно немыслимое. Хотя сама география страны свидетельствует за правоту этого тезиса. Кстати именно география России часто воспринимается основным препятствием для ее европейскости. Поэтому подспудно проводится мысль, что ее гигантское пространство является наследием прошлого, которое в идеале должно быть преодолено, тем более, что есть пример недавнего преодоления географического прошлого Советского Союза. Появляются мысли о неединой стране, о России за Уралом, которая рано или поздно будет поглощена Китаем, то есть тем самым Востоком, который в противоположность прекрасному Западу представляется темной, опасной и недружественной силой.

В новой мировой реальности, сформированной после падения СССР, превалирует западная романтическая теория центра, поддерживаемая монополией глобальных СМИ. России был предложен четкий ультимативный вектор – европеизация. Но, по всей видимости, в силу изначальной ущербности и деградации, которая здесь проходила все годы советской власти, этот добрый жест не был в полной мере оценен, и страна не ухватилась за эту спасительную палочку. Она стала все очевиднее сказываться в сторону греховной периферии, что грозит ей стать изгоем для мировой семьи народов.

Лишенная статуса центра территория превращается в периферию (закат цивилизаций, империй), где бродят хтонические чудовища – пресловутая «рашка говняшка». Через пространственную мифологию внедряется «идеологическое манихейство» (термин Александра Панарина). За той или иной территорией закрепляется однозначная характеристика добра либо зла. Так в свое время после сбитого южнокорейского «Боинга» СССР был объявлен «империей зла».

С этих позиций восприятие русского пространства отразилась в формуле Базарова: «Сперва нужно место расчистить». Провинция, периферия – это по факту практически пустыня, там нет ничего здорового, о чем следовало бы сокрушаться. Излечить эту территорию возможно лишь радикальными методами. Все последние десятилетия стране-изгою назначается лечение в виде бомбардировок.

Ощущение центра в себе носит и русский западник, русский либерал. Он переживает самоположение центра, а значит, прогрессивного человека, противоположного темному профанному миру большинства с греховной периферии. Это самоощущение дает нашему либералу право на менторство, на категоричность, он ощущает себя практически воином в стане агрессивных аборигенов. Чтобы выжить, ему необходимо четкое осознание, что Запад – это безусловное добро, в Восток – зло и несовершенство. Эта аксиологическая оппозиция становится его религией.

К примеру, журналист Матвей Ганапольский отреагировал на парижские теракты очень эмоциональным высказыванием, в котором выражает надежды, что «Европа очнется», с террористами перестанут действовать с позиции полумер и подготовят новый Крестовый поход 5 5 http://www.echo.msk.ru/blog/ganapolsky/1470224-echo/ . Здесь для прогрессивного журналиста крайне важно, что зло покусилось на сакральный центр, а потому «нет сомнения, что порядок будет наведён, да так, что другим будет неповадно».

Кстати, тот же президент Франции Олланд заявил: «Париж в эти дни стал столицей мира». Мир – это территории центра, цивилизованное пространство. И понятие центра, столицы в этой центральной территории – переходящий кубок, свидетельствующий об определенной соревновательности.

Аналогичные теракты, например, в России не вызывают подобного проявления стойкой и бескомпромиссной гражданской позиции. Ее пространство не сакрализовано, поэтому проявления зла здесь воспринимаются за естественные – сама виновата, осталась на периферии. Кстати, именно об этой периферийной заброшенной инфернальной территории и нашумевший фильм Андрея Звягинцева «Левиафан». Режиссеру было важно показать место на краю земли, где обитают чудовища и где возможно любое проявление чудовищного.

Отечественному либералу крайне необходимо позиционировать себя с географической точки зрения. Он западник. Принадлежность к западному миру – есть мета его нормальности, свидетельство того, что он отмежевался от инфернальной территории и с точки зрения этики это правильно, ведь этим жестом он порывает со злом, становится непричастным к нему, получает алиби. Становясь причастным к западной цивилизации, то есть к центру, он получает право формулировать критерии добра, блага. И не беда, что эти критерии совершенно чужды для профанного большинства с греховной периферии. Миссия западника – особая форма экзорцизма.

Пространственность влияет не только на этические, но и эстетические и интеллектуальные характеристики и все это вместе определяет положение по эволюционной шкале. Удаленность от центра равносильна эволюционной отсталости.

Так складывается мифология сакрального центра и вредоносной периферии, которая должна быть оцентрована, либо… В этом благом деле любые методы возможны, даже подобные апартеиду и расизму, ведь все это ради высшего блага.

Издание «Сноб» публикует статью Владислава Иноземцева «Главная болезнь России» 6 6 http://snob.ru/selected/entry/86495 с показательным подзаголовком: «Наша страна никогда не станет великой и успешной, если не избавится от провинциализма». Сам по себе тезис верен. Однако автор буквально трактует его в духе победившей мифологии центра и периферии. По его мнению, избавление от комплексов провинциализма заключается в осознании себя полноценной частью общеевропейского дома со всеми вытекающими последствиями, но страна все норовит свернуть с единственно верного пути: «Россия как современная нация сложилась в статусе европейского фронтира, как держава, окрепшая на окраине Европы, однако так и не решившаяся объявить себя ее полноценной частью». Вместо этого «воображаемая „евразийскость“ превратила ее в провинцию, отодвинула ее от Европы, но не приблизила к Азии», из-за этого «мы не знаем, кто мы, а потому не верим в себя». Поэтому единственный вектор движения – Запад, все остальные воспринимаются как «копошение», погрязание в болоте и сугубо искусственные. Рассуждая о провинциализме России, Иноземцев концентрируется на «центристской» модели в терминологии Лотмана. Отвергая дружескую руку Запада, Россия попадает в психологическую ловушку, производящую образы врага. По мысли автора, провинциализм – «главная болезнь современной России», который обрекает страну на участь мирового изгоя. В победившей на настоящий момент мифологии центра логика автора ясна. Но вот не понятно как быть с тем, что Россия скатилась на мировую периферия именно тогда, когда отказалась от своего лица, от себя, согласившись полностью отформатироваться под европейский формат. Да и проблемы самоидентификации возникли, когда долго и упорно настаивали на том, что никакого особого индивидуального пути нет и быть не может, а есть только общие и обязательные для всех европейские лекала…