Хуважбаудин Шахбиев - Кредо жизни

Наш дед по отцу Шахбий Хадж был удачливым предпринимателем, имел свои малые предприятия: хлебопекарню, черепичный и гончарный заводы, кузницу, шорную мастерскую, несколько магазинов. Он был в дружеских связях с богословом Доку Шептукаевым (см. фото).

Однажды между червлёновскими казаками (в районе станицы Червлённая, которая была заложена чеченцами во главе с Орза) и притеречными чеченцами (подданными России) возникла серьезная ссора. Сюда из своей ставки срочно прибыл представитель царя. Узнав о случившемся, явился и Доку. Разобрав детально конфликт, он предложил создать Совместный банк. Общий интерес непременно приведет к дружбе, здраво рассудил Шептукаев.

Доку был аскетом, жил в основном в молитвах и отрешении от земных благ. Истощил себя до того, что шея не держала голову. Он обвязывал ее кашне. Выше пояса же привязывал большой камень, чтобы уменьшить живот (желудок). В то же время он был известным скотоводом – раздавал скот бедным, сирым, обездоленным. Доку и его потомки (сыновья, внуки) никогда не стремились и не шли во власть, хотя и предлагали им не единожды. Не хотели совмещать канонов Ислама с правилами власти.

Я с родителями часто приезжал к потомкам Доку – Бана, Алу и Нурдин, и их семьи всегда были рады нам…

Наш дед имел деловые связи с другими известными чеченскими предпринимателями: Арсмирзоевым, Башировым, Чермоевым, Баштар Али и Абубакаром (тем самым домовладельцем, где знаменитый «Чеченский гастроном»). После его смерти наши завистники (больше из родственников) зачистили всё, что было накоплено годами. Остатки наша бабушка раздала сирым и обездоленным людям.

С приходом советской власти стукачи-шакалы указали на нас, как на зажиточный и знатный род. Наши предки вынуждены были уйти в Грозный. Отец пошел чернорабочим на автобазу «Грознефти» (директор Шаов). Жизнь в рабочей, многонациональной, дружной и добронравной семье изменилась круто. Заимел отец и искренних доброжелателей, и не только из чеченцев. Русские научили его азам письма (в школе он не учился). И вскоре стал сносно писать и читать. С их же помощью освоил и слесарное автодело. Я в Казахстане в точности повторил его путь – с детства меня притягивали автомобили. Одновременно с работой учился в вечерней школе, начав с 3-го класса (нас выслали, когда я был в 4-м классе).

В 1939 году отца назначили личным водителем председателя Грозненского Горсовета Матишева. Проработал он вплоть до 22 июня 1941 года.

В этот день, точнее в предрассветные часы, нас разбудил тревожный стук в окно. Мы, дети: трое сестер и я – вскочили вместе с родителями (бабушка жила в родовом гнезде в Урус-Мартане). Отец вышел и вернулся с каким-то листком в руке. Оказалось – повестка.

Отец быстро оделся и на ходу бросил маме: «Сейчас же бери детей и уходи в Урус-Мартан» – и выбежал.

Наша мама Калисат Хадж тут же собрала нас, и мы через железнодорожный вокзал и поселок им. Войкова, минуя «Химстрой», на плоту переплыли реку Сунжу и ушли в Чернореченский лес (этот путь я с семьей повторил по старой памяти в августе 1996 года, когда генерал К. Пуликовский расстреливал Грозный нещадно) и оттуда в Урус-Мартан, по узкому мосту. Минимум 18 км пешком прошли до бабушки. Устали так, что не чувствовали ног. И только мой самый преданный друг, пес «кавказец», словно чувствуя серьезность момента, не отходил от меня, по-хозяйски оглядываясь вокруг – нет ли опасности (породистый волкодав). Он меня обожал и был известным храбрецом. Спустя более полувека в Москве я вырастил на даче чистокровную овчарку и назвал ее в память о моем любимце «Борз» (волк – по-чеченски), научил чеченскому языку – «немец стал чеченцем».

Итак, наш отец Усман Хадж, нохчи, не прятался за «бабьей юбкой», как принято говорить о дезертирах, и одним из первых пошёл на войну. А на ней не кланялся пулям, прочно держа штурвал своей старенькой «Эмки».

– Если родился сын, но не имеет яхь, он не джигит, – часто повторял отец. – Пусть такой сын, даже если он только один в семье, умрет еще в колыбели, в начале жизни. Такое наследство не достойно предков этноса нохчи.

Встретив и выслушав нас, бабушка запричитала. И мы тоже…

Через день я с мамой моей вдвоем тем же путём, небезопасным (всё же лес, удавы и зверьё всякое) пришли на Бароновку – там, на берегу Сунжи, стояла воинская часть. Отец вышел к ограде.

– Мама! У него на пилотке звезда! – в восторге воскликнул я, и такая гордость меня обуяла. Мой папа – военный! Мне было тогда 9 лет, а какой мальчишка в 9 лет не мечтает о воинской славе? Мама не ответила. Только тихо всхлипывала. Отец сухо успокоил ее:

– На нас напал германец, мы должны защитить Родину. Кто, если не мы?

И добавил:

– Береги сына, детей наших, к своей родне ближе держись…

Мама (ее отец был из рода известных во всей ЧИАССР Такалашевых) немного успокоилась и напутствовала отца:

– Мы их сбережем, ты себя береги и… возвращайся свободным…

«Возвращайся свободным» – это старинное чеченское приветствие. Это значит: возвращайся живым и здоровым и – победителем!

…Бабушка купила мне двенадцать чистокровных голубей. Так началась для меня идиллия сельской жизни…

Я и позже всегда любил бывать в родовом поместье. Здесь дух предков. Они оживают в памяти резко, как будто наяву с ними общаешься. Это их прошлое, которое станет нашим прошлым через будущее. Как говорится, «будет время – не будет нас, будут потомки говорить о нас, но без нас!» Нормальному, цивилизованному, добропорядочному человеку память о прошлом предков и своей жизни нужна больше, чем материальные блага. Ценности другие – ничто по сравнению с этим: ведь в ней спрессовано будущее твоего рода.

У нашей бабушки был брат по отцу Миза. Гигант, Геркулес, настоящий богатырь, с огромными ручищами и очень добрый. Детей своих вырастил, устроил в жизни и жил один в большом саду. Нас он любил беспредельно. Ведь известно, дети лучше чувствуют обаяние (или ничтожество) взрослых. Прошло уже более 60 лет, а я помню, как нам было вольготно и тепло у дедушки Мизы (да будет ему вечный Рай! Амин!)

Несмотря на военное лихолетье и сопутствующие ему тяготы, бабушка Ану Хадж приютила дагестанцев из Ведено – семью Алиевых: отца Хамста и мать Хазу с детьми Сераждином и Баудином. А Тамара, дочь уже Сераждина, встретилась мне здесь, в Москве. Сама беженка, она активно защищала права вынужденных переселенцев. С её отцом и братьями мы жили в одном городе – Аргуне. Вот такая она, судьба роковая.

И таких примеров много, когда мы и наши предки, люди этноса нохчи, люди совести чистой и чести безупречной, оказывали помощь многим людям со схожей судьбой. Их истреблял и Деникин, прах которого недавно с помпой был привезен из заграницы и захоронен в Москве. А ведь на его совести столько крови русской! И чеченской, кстати, немало. Достаточно вспомнить хотя бы сражения в селе Гойты. Сотни чеченцев полегли там, защищая русских рабочих – преследуемые деникинцами, они бежали в Гойты и Урус-Мартан из Грозного… Политблуды его останки завезли и забыли. Зачем возвращали Деникина, если он никому не нужен! (см. «АиФ» № 31, 2007)