Ювеналий Калантаров - Чехов и мы, прости Господи…

Далеко от Москвы я видел спектакль «Случай в зоопарке», теперь, говорят, влюбленные критики его уже приблизили в отеческой заботе о московской публике – этот спектакль, поставленный как наглядное пособие по гомосексуализму, пособие для начинающих или просто любознательных, я уж не знаю… И не потому, что так уж извращена природа у создателей произведения, а как – то не додумались они ни до чего другого, да и не интересно им это – какое – то там «думание», вроде, как и не «театральное» совсем занятие, во всяком случае, необязательное, почти неприличное, если «таланту хоть отбавляй» – вот и решили быть «смелыми», как «тама»…

А в известном спектакле «Не боюсь Вирджинии Вулф» очень серьезно и фундаментально «поставлена», и с умнейшими, вроде бы, актерами, какая – то бесконечная семейная склока, через двадцать минут уже пробуксовывающая сама в себе… И опять же – не потому, что так уж не могут профессионально выстроить внутренний сюжет отношений в согласии с художественной философией автора, а по той же причине, если так можно выразиться, – глубокого не – до – мыслия…

И те, и другие, и третьи, почти без счастливых исключений, проходят почему – то по самому поверхностному «низу» возможной причастности к высокой драматургии – видно, и сегодня, как и в первые дни творенья, все познается и создается «по образу и подобию своему» – и другого не дано…

Как сегодня мы ставим Чехова?.. Да как угодно – и по тексту, и против текста, и поперек, как самого – самого «интеллигентного» и почему – то вдруг скучного, с налетом обаятельнейшего лиризма и без такового, но социально активного, с хрестоматийным пиететом, и как капустник в ПТУ… Времена рабского подражания «образцам» прошли, слава Богу – гуляй, как вздумается,… и гуляем, даже не утруждая себя попытками приблизиться к Его беспощадной глубине и космической духовности, художественно выстроенных Им через ход человеческих судеб в галактике того или иного сюжета…

Да, высокая классика – это не театральная иллюстрация, не живые картинки на расстоянии, а вновь зачатая и вынашиваемая в чреве зрительного зала драма живой жизни… Поставить и сыграть Чехова – это значит прочувствовать и выразить глубинные проблемы человеческого существования в потоке обыденной жизни… И быт у Чехова – это тело, плоть и клетка человеческого духа, от чего он бежит и к чему возвращается, как блудный сын… А вместо разыгрывания текста или даже сочиненного «образа» – обнаженное ожидание и опора на себя, единственного…

Да, Чехову нужен режиссер и актеры, прозревающие быт, способные увидеть за ним голую и трагическую правду человеческих жизней, своей и всякой другой… И только тогда это философский и великий театр, равного которому, как утверждают Брук и Стрелер, нет…

А ещё Чехов напоминает нам о триедином даре подлинного творца – даре духовного мышления, нравственного существования и художественного деяния… Сущностная сосредоточенность каждого бытия, в том числе и сценического, является метафизическим законом его трагической глубины и значимости…

На репетициях выращиваются и тренируются, а на спектакле запускаются в «жизнь и игру» одновременно – не только сущностьличности, её сосредоточенностьна себе, но и энергия свободыв её воплощениях – триглавных составляющих человеческой судьбы,бытийствующей на сцене и питающей любой сюжет жизни своими соками и глубиной… Сценическая энергия свободы – это не игра в «образ» и не проживание «предлагаемых обстоятельств», а игра своими сущностями,выращенными из духовного спектрароли, постоянное рождение себя из игры с другими сущностями,в каждый раз по – новомуи всегда личновыхваченных обстоятельствах, в непредсказуемой со стороны игресо своими и чужими воплощениямичеловеческого «опыта жизни»…

Одна из главных и решающих театрально – духовно – технологических задач, могущих привести к принципиальному художественному прорыву в высшие слои чеховской драматургии – сделатьиз «обожаемого» текста вынужденную и не всегда приятную необходимость,которая, подобно протуберанцам, вырывается из недр экзистенциально проживаемого на сцене чеховского «быта» – Бытия…

Чеховская простота, глубина и абсолютная прозрачность явились в русской литературе XX века дважды – в прозе Шукшина и драматургии Брода…

***

«Мизансцена мысли» – моё название режиссерской необходимости выстроить хотя бы имитацию внутреннего психологического процесса, если способность к нему напрочь отсутствует у артиста, привыкшего к игранию авторского текста да выполнению режиссерских подсказок передвижения по сцене… Психологический процесс мышления и принятия решений можно, оказывается, выявить паузой, жестом, поворотом головы, тем или иным поступком… и тогда зритель «прочитает» ту мысль, которая рождает последующее действие, мотивируя и обогащая его движением ума…

***

Моя редкоземельная режиссерская особенность, роднящая меня с лучшими – исчерпать до дна возможности и кладовые пьесы, даже глубже самого текста – и тогда даже хрестоматийный автор вдруг становится незнакомым и современным, будто прокаливается и обновляется на наших репетициях… И старый классик кажется уже написавшим свои тексты только вчера и только для меня… Так случалось у меня с Чеховым, Друцэ, Островским, Вампиловым и другими моими любимцами… Никаких отсебятин – только от текста и через текст, в словах и между слов (по Метерлинку – в молчании и в смыслах, омывающих слова)…

***

Всякое искусство по ходу своего развития рискует оторваться от корней своего призвания и служения, замкнуться на самое себя, на сугубо внутренние интересы «творчества», оторваться от большого мира живых проблем человечества – в такой самоубийственной изоляции заключается главная причина ослабления и вырождения даже очень талантливых художников, которые находчивые «идеологи» спешат выдать за небывалые достижения и открытия, всю уже пустую «игру в бисер» называя наисовременнейшим искусством, великими пророчествами грядущих времен, вплоть до пресловутого «черного квадрата», этой плохой шутки пьяного художника, как последней точки прибытия и конечного тупика… Этой порчи и отклонения не избежали не только Малевич, но и Феллини, Тарковский… стоит только сравнить их ранние прорывы в художественный космос, которые прославили их таланты, и поздние опусы, разрекламированные услужливыми портняжками…

***

В опере мизансценировать и выстраивать пластическую динамику надо по тактам, музыкальным фразам и «пьесам», а не по либретто, сюжетам, обстоятельствам, эпизодам и действию. Пластика и жесты рождаются и стилизуются только из музыки, и характер у них не бытовой и психологический, а условный и символический, тяготеющий к сюжетной статике и музыкальной динамике…