Array Сборник статей - Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»

Неизбежен вопрос, что стало с такими успешными зачатками механизации в следующем столетии, не сохранившем, по сути дела, даже сколько-нибудь явственного воспоминания о них. Где причина этого непонятного забвения? Не связано ли оно с крепостным правом, которое окончательно утверждается в самых жестоких своих формах в петровские годы, лишая большинство русских земледельцев личной свободы, а вместе с нею и земли? Полная зависимость от помещика, работа на его полях, в его хозяйстве, по чужому, навязанному разумению и приказу неизбежно должна была стать на пути тех открытий и потенций развития, которыми отмечен XVII век.

Среди множества «списков» в библиотеках книги, которые можно отнести к художественной литературе как она понимается теперь, занимают меньше места, чем труды познавательного свойства. Но само их появление чрезвычайно важно. Недавно русский читатель располагал для такого рода чтения только житиями святых и немногочисленными и малораспространенными повествованиями летописцев.

Среди множества произведений современной литературы европейских стран ни одно не становится предметом перевода. Зато все симпатии читателей – на стороне памятников Средневековья, давно ставших историей для Запада. Пользуются успехом похождения Бовы-королевича, приключения угорского короля Атыллы; подвиги богатыря Уруслана, перипетии Салтана и Додона, несчастья прекрасной Мелюзины и царицы Милятрисы. А еще – бытовые нравоучительные истории в духе «Декамерона», скорее анекдоты, смешные, забавные и, безусловно, правдоподобные, «фацеции», как их называли на польский образец. Но ведь и с этой формой новеллы западноевропейская литература рассталась достаточно давно.

Чем объяснить такой выбор переводчиков, выражавших вкусы читателей?

Отсталость? Примитивность вкусов? Мне кажется, дело в другом. Ту средневековую литературу, которая появляется в «списках», создавало среднее сословие, горожане, впервые начавшие играть историческую роль. Но те же люди в XVII веке решительно заявляют о себе и в жизни Московского государства. Это их литература, и оттого «устаревшие» образы так легко переходят в народную сказку и песню, вплетаются в канву фольклора. Фацеции перепечатываются весь последующий век и переходят даже в Пушкинское время. Знаменитый «Письмовник» Курганова, выдержавший за конец XVIII – начало XIX века восемнадцать переизданий, знакомит с фацециями писателей и читателей пушкинских лет.

Отец-крестьянин захотел научить лентяя-сына школьной премудрости, но не поверил в мнимые успехи. «Отец вопроси: «Како вилы по латине, како навоз, како телега?» Сын отвеща: «Отец! Вилы по латине вилатус, гной – гноатус, воз – возатус». Отец аще и не ведал, но обаче уразумел, яко сын за школою учится, удари его вилами в лоб и вда ему вилы в руки, глаголя: «Отселя учися вместо школы. Возьми вилатус в рукатус и клади гноатус на возатус».

Менялись с течением времени обороты, выражения – оставался смысл. Человек освобождался от навязанных ему представлений о ценностях, начиная отвечать сам за себя, воспринимая жизнь через призму собственного опыта и познания.

XVII век для всей Европы – век преодоления национальной ограниченности, возникновения новых, прямых и тесных связей между народами, того, что мы сегодня зовем информативным обменом. И этот процесс заявляет о себе в сложном, многогранном процессе формирования русской культуры и русского человека.

Русского средневекового боярина легко представит себе любой читатель: дородный, в неуклюжей парчовой шубе (даже если в комнате жарко натоплено или на дворе лето), в высокой меховой шапке, исступленно спорящий о месте за столом, вставляющий в свою речь то «дондеже», то «иже», то что-то вроде «должно-ть так, надежа-осударь»… Сколько таких бояр мы видели на теле- и киноэкранах и театральных подмостках! Куда хуже знает бояр специалист. Мы до сих пор не можем достоверно сказать даже, что означает этот…

Существует не одна гипотеза о его происхождении. Искали славянские корни – то от «бой» (тогда выходит, что боярин – воин), то от «болий», то есть большой, ведь у южных славян слово звучит как «болярин». Предполагали корни тюркские и скандинавские. Ни одна из гипотез не доказана, но ни одна полностью и не опровергнута. А ведь известно: чем гипотез больше, тем меньше вероятности, что хоть одна из них справедлива. Ясно только, что слово это не общеславянское: встречается у южных и восточных славян, но его нет у западных.

На Руси бояр впервые упоминает договор князя Олега с Византией, заключенный около 911 года. Но потом о боярах не слышно примерно полтора-два века. В чем дело? Давно высказано предположение, что «бояре»-слово болгарское, а перевод византийско-русского договора на славянский язык делал болгарин и употребил привычное слово. Только в XII веке в статьях Пространной Русской правды мы встречаем отдельные косвенные упоминания бояр: в кодекс попали боярские холопы, боярские рядовичи (мелкие слуги-администраторы), боярские тиуны (управители).

Увы, не только происхождение термина «бояре», но и его смысл нельзя определить однозначно: ведь в разное время и на разных территориях так называли подчас весьма непохожие общественные группы. Богатые и знатные вельможи в средневековой Руси – бояре; в Молдавии в XVII веке – все феодалы, мелкие и крупные; в великом княжестве Литовском панцирными и путными боярами называли даже военных слуг, занимавших промежуточное положение между шляхтой и крестьянами. Но… Вернемся к Руси.

Прежде чем двинуться вглубь веков, обратимся к единому государству, к XV–XVI векам. И сразу убедимся, что бояре – и здесь термин многозначный. В узком смысле слова это высокопоставленный служилый человек, получивший чин боярина, заседающей в Боярской думе. Бояре были не только в Думе великого князя (а затем царя), были свои бояре и у удельных князей, у митрополита, у некоторых архиепископов. Разумеется, и общественный вес их был неодинаков. После ликвидации удельного княжества удельный боярин обычно уже не входил в общерусскую Думу, терял «боярство». В общерусской Думе кроме бояр заседали и окольничие (ранг пониже), а с середины – второй половины XVI века – «думные дворяне». К ним ко всем порой также применялось название «бояре». Как установил А. А. Зимин, когда в ту пору говорили, что решение приняли «все бояре», имели в виду и окольничих, и думных дворян.