Юрий Липовский - В поисках диковинных камней Гипербореи

– А кто вы такой? – удивился я.

– Я есть сторож-охранник, – со спокойным достоинством ответил тот. – А посему должен вас задержать как нарушителя и доставить до нашего начальства.

– Успокойтесь, уважаемый! Я не нарушитель, а командированный и нахожусь здесь с разрешения Петра Калиновича Успенского. Ну а за костер извините, захотелось попить чайку на природе. Ведь я геолог все же.

Я достал свое командировочное удостоверение и показал его, чем успокоил этого ревностного служителя закона. Мы сели рядышком возле радостно трещавшего среди лесного безмолвия костра и стали пить чай, пахнущий дымком. А он согрел не только тело, но и душу. И мы постепенно разговорились. Василий Фомич Ческидов – так звали моего нового знакомого – оказался весьма интересным человеком.

– Ческидовы – известная на Урале фамилия, целое село носило ее. Мой отец и дед «хитой» промышляли. Знаешь, что такое хита? Хита есть вольный каменный промысел. А потому всех искателей самоцветных камней у нас на Урале хитниками обзывали. Мой отец, Фома Матвеич, самым фартовым хитником был в Ильменах и меня к этому промыслу приспособил, когда я подрос. Да, ему фарт всегда сопутствовал, он чувствовал камень нутром, указывая, где копать яму. Бывало, идешь с ним по лесу, а он всматривается, какие деревья растут, какая хвоя у них. По цвету хвои мог определить, есть ли в этой земле самоцветные камни или нет. А коли цвет хвои ему нравился, то брал топор, подрубал корни, хватал дерево и выворачивал. А там, не поверишь, под выворотнем самоцветы лежат…

Отец хорошо жил до революции. Камень добытый сбывал скупщикам из Екатеринбурга, избу большую срубил из лиственницы. Но чаще в запой уходил – бывало, неделями глушил спиртное, а потом снова возвращался к любимому делу, к камню. Да, батя мой немало накопал копей здесь, в Ильменах – находил топазы, бериллы, амазониты; да всего не перечислишь. Только вся наша хита, вся вольница кончилась при советской власти в 1920 году. Объявили Ильмены заповедником, чтобы сохранить, дескать, богатства для народа. Ну а мы с отцом перебрались в Екатеринбург, оттуда в Мурзинку, где еще работали старательские артели. Из Мурзинки по всему миру шли голубые «тяжеловесы» [30] «Тяжеловесы» – старательское название топаза. , аметисты, бериллы и многое другое. Местные хитники говорили: «Все в Мурзинке есть, а чего нет, до того, значит, еще не дорылись!» А батя мой и на новом месте не потерял фарт свой – до многих камней добрался. Только мало выручали его темные аметисты с Тольяна или «тяжеловесы» – все это были случайные деньги. Хитникам не помогал никто, наоборот, власти боролись с ними, и наш промысел постепенно умирал.

А тут и беда к нам пришла. Фома Матвеич, батя мой, имел неуемную страсть к камням. Ему ишшо от деда достался маленький сундучок с разными самоцветными камнями, который он всегда возил с собой. Он любовно перебирал эти камешки – густые темно-фиолетовые аметисты, голубые топазы, изумруды, завернутые в тряпочку, и иногда показывал свое богатство гостям. Но он их никому не продавал, любил их особой любовью и не поддавался на предложения продать хотя бы один камешек. Это была его родовая, как сейчас говорят, коллекция. Вот она и сгубила его. Кто-то по злобе и зависти сообщил властям, что у него, дескать, имеются краденые драгоценные камни в огромном сундуке. Пришли сыскари из органов, забрали сундучок с каменьями и моего отца. Это случилось незадолго до войны, и отца своего я больше не увидел.

Василий Фомич замолчал, вынул из кармана кисет с табаком, свернул из газетного листа самодельную папиросу – «козью ножку» – и закурил.

– Ну а я, видать, не в камень уродился, – продолжил разговор Василий Фомич. – Моя планида охотствовать, лесничать – этим я занимался долгие годы. А теперича вот на склоне лет вернулся в родные места благодаря Петру Калинычу – он обустроил мою жизнь. Он человек особенный во всех смыслах. Камень любит и знает и истории всякие рассказывает – заслушаешься. Вот намедни я своими ушами слышал одну чудную историю, которую он сказывал у одной из копей гостям из Миасса. Будто бы в далекие времена жили у нас племена, где вся власть принадлежала бабам. Они с оружием защищали свое племя от врагов, охотились, добывали пищу, а мужики ихние сидели дома, присматривали за детьми и хозяйствовали, да ишшо наравне с животными носили тяжести. А баб этих ученые прозвали амазонками, потому как были безгрудыми, плоскими, как мужики. Но самое интересное, что они сызмальства натирали свои груди истертым порошком из нашего камня, и будто бы он замедлял рост того, что является гордостью каждой нормальной бабы. Отсюда и камень стал называться амазонским в честь этих чудо-баб. Вот какую сказку поведал Калиныч!

– Я слышал от него эту историю и отношусь к ней серьезно, – вставил я свое слово. – Его знакомый врач даже решил проверить эту легенду, поставив опыты.

– Неужто на девках? Кто же это позволит? – встрепенулся Василий Фомич.

– О, нет! Врач решил проверить действие камня в замедлении роста разных опухолей. А опыты, конечно, проведет на зверьках – мышках, крысах. Дело в том, что в амазонском камне содержится высокое количество элемента рубидия, который якобы замедляет рост клеток. Особенно его много в голубых амазонитах. Вот я и ищу его здесь, чтобы отобрать несколько кусочков для химического анализа. Вот тогда мы, может, доберемся до тайны – откуда брали свой камень амазонки.

– Во-он оно что! – изумился Василий Фомич. – Дело серьезное! Ради него я открою тебе свою заветную копь, неведомую никому. Гаси костер, собирайся и айда за мной.

Через несколько минут я уже шагал за своим новым гидом по лесистому пологому склону Косой горы. Пройдя несколько сотен метров среди густого леса, мы наткнулись на обширную яму с поваленными деревьями и старыми отвалами, проросшими почвами. Зрелище было не из приятных, но у Василия Фомича на лице заиграла счастливая улыбка, как при встрече давнего друга.

– Во-от она, наша копь – Ческидовская! – торжествующим голосом провозгласил он. – Здесь дед мой начинал робить, потом отец, и я ишшо ему подсоблял. Каких только камешков из этой копи не добывали! Золотистые «тяжеловесы», желто-зеленые, как весенняя трава, бериллы, голубые аквамарины. Самые лучшие амазонские камни любого цвета тоже были здесь. Им равных нет – так сказал ученый Ферсман, который побывал у нас ишшо до Первой мировой. Отец водил его по копям, показывал, где что лежит. Ученый тогда закупил у отца многие камни для своего музея. Щедрый и снисходительный с простым народом человек был – сейчас таких не сыщешь. А потом, в двадцатых годах, все копи позакрывали и нас отсюда поперли – музей-заповедник сделали. И мы с отцом эту копь, как говорится, закопали до лучших времен. Может, снова когда-нибудь оживет горный промысел и камни будут снова радовать людей, а не лежать в закрытых ямах. А энта наша копь еще далеко не вырыта – многое из нее можно будет взять. Эхма! – горестно закончил свою речь над похороненной копью Василий Фомич.