Михаил Зыгарь - Война и миф. Расширенное и дополненное издание

А потом я видел молодых парней, мальчиков, которые толком еще и не брились ни разу. Они, американские солдаты, спокойно и даже весело рассказывали о том, как им каждый день приходится убивать людей.

Я тогда понял, что война за нефть, наверное, вторична. Более важная война – за человеческие мозги. Потому что, не завладев ими, нельзя начать никакую войну за нефть.

Многие иракцы были уверены, что главная причина того, почему американцы так против них ополчились, находится прямо посреди Багдада – в отеле «Ар-Рашид». Точнее – на полу в холле отеля. Сразу после «Бури в пустыне» там выложили мозаичный портрет Джорджа Буша-старшего, чтобы каждый наступал ему на лицо ногой. Портрет многим понравился: плюнуть в лицо Бушу и растереть плевок башмаком стало одним из развлечений как местных жителей, так и многих приезжих. «Неужели ты не понимаешь? – объяснили мне иракцы. – Младший Буш никогда не простит нам того, что мы плюем на его отца. Именно поэтому он так нас ненавидит, и «Ар-Рашид» наверняка (пропущена строка) будет первой мишенью, на которую упадут американские бомбы. А потом они придут и взорвут его».

Но пока в «Ар-Рашиде» американцев не было, они жили в отеле «Палестина».

О том, что в Багдаде есть американцы и что мы живем с ними по соседству, в одном отеле, мне рассказала русская девушка Вика, которую я встретил в министерстве культуры. Она танцовщица и жила в тот момент в Иордании, а в Багдад приехала, чтобы морально поддержать иракский народ: «У нас многонациональная группа: есть американцы, англичане, датчане, австралийцы».

Американцы?

В то, что в Ирак в такое время могли приехать американцы, верилось с трудом. Чтобы это проверить, я отправился к метрдотелю «Палестины» и за символическую плату получил копию списка постояльцев. Действительно, оказалось, что на седьмом этаже проживает некая «международная семья». Уже через несколько часов мне удалось с ней познакомиться.

Иман, пожилая, обходительная арабка, сопровождающая приезжих, сказала мне, что есть возможность поехать в местный детский госпиталь. Я немедленно согласился, и она повела меня в автобус.

В нем пятеро, самый старший явно был недоволен моим появлением. Я сказал, что я журналист из России. Это его успокоило, и он объяснил, что «Международная семья» – это благотворительная организация.

– У нас в группе 25 человек из 22 стран. Мы приехали для того, чтобы показать, что не согласны с американской политикой, – он выдержал паузу. – Я и сам американец, меня зовут Эндрю.

Остальные пассажиры – англичанин Джонатан, швейцарка Мари, американка Долли и Суад – гражданка Канады, родившаяся в Тунисе.

После непременного обсуждения красоты Багдада и здешней жары я спросил, не возникло ли у него проблем здесь, в Ираке, из-за гражданства.

– Нет, – уверил он меня, – у иракцев нет ненависти к американскому народу. И потом, они понимают, что если я приехал сюда, я им не враг.

Я вспомнил, как днем раньше видел по местному телевидению передачу: журналисты спрашивали багдадцев, что те думают о нынешней политической ситуации. «Я и вся моя семья ненавидим американцев! – говорила интеллигентная старушка с очень добрым лицом. – И поэтому желаем здоровья президенту Саддаму Хусейну!»

Мы подъехали к больнице. Ее директор доктор Луи Латиф рассердился, что мы опоздали на сорок минут, – детей сначала привели на первый этаж в большой зал, но потом подумали, что гости не приедут, и отправили назад в палаты. «Теперь придется снова всех вести сюда», – с досадой сказал он.

«Вести» – это сильно сказано. Большинство детей не могли ходить. Их принесли на руках матери, которые жили здесь же, в больнице. Она называется Центр трансплантации костного мозга имени Саддама Хусейна. Как сказал мне доктор Луи Латиф, только за последний год здесь лечилось около 25 тыс. детей. У большинства из них лейкемия.

Мы подошли к женщине, закутанной, как и многие здесь, в черное. У нее на руках был маленький мальчик с отсутствующим взглядом. Его звали Амир, ему было 10 лет, у него обнаружились проблемы с печенью. Я попытался что-то у него спросить, но он меня не видел. Он вообще, кажется, никого не видел. «Я учительница, преподаю математику. Каждый укол стоит десять тысяч динаров, а у меня нет таких денег». Я успел подсчитать, что десять тысяч динаров – это пять долларов. Тут меня дернула за руку другая мать с четырехмесячной девочкой на руках. «У нее не проходит понос», – пожаловалась женщина.

К нам подошел мужчина в полувоенной форме, явно недовольный тем, что женщины «бесконтрольно» со мной разговаривали, и начал что-то грозно им втолковывать. Выслушав его, матери начали голосить: «Напишите про нас! Напишите: «Почему Америка делает это? За что?»»

На импровизированной сцене тем временем началось представление. Пели народную иракскую песню о девушке, которая увидела свет на вершине пальмы и задумалась, что это – лик ее погибшего возлюбленного или луна?

Женщины подпевали. Одна из них, в платке в горошек, начала плакать. Дети не реагировали – они без движения лежали у них на руках.

Тут появилась Долли. Она уже успела нарисовать себе какие-то рожицы на щеках и прицепить на голову воздушный шарик. Она стала бегать по залу и корчить смешные рожицы. Женщины смеялись. Детям было все равно.

Потом Мари начала петь очень печальную песню о реках Тигр и Евфрат, в которых вместо воды человеческие слезы. Иман заплакала. Женщина в платке в горошек зарыдала в голос. Еще одна мать потянула меня за рукав и обиженно поинтересовалась, почему я ничего не спросил про ее ребенка. «Это все из-за их ядерного оружия, – запричитала она. – Американцы бомбили нас, и смотрите, что стало с моим ребенком». У ее ребенка была лейкемия.

Мари и Джонатан запели уже по-английски что-то про big-big smile upon your face. Долли надувала воздушные шарики, делала из них собачек и раздавала детям. Дети в первых рядах заплакали – наверное, они боялись, что собачек на всех не хватит.

После концерта мы все поднялись наверх – в палаты к тем детям, которых было невозможно спустить в зал.

Долли с раскрашенным лицом подарила прикованным к постели детям кукол Барби и машинки.

– Смотри, – указала мне Суад на улыбающуюся девочку, больную лейкемией, – ее зовут Шафа, по-арабски это значит «излечивающая». Ты ведь вылечишься, Шафа?

Та радостно кивнула.

Мы собрались уходить, доктор Луи поблагодарил нас за то, что приехали, «Международная семья» – его за то, что разрешил спеть, а я их – за то, что пустили меня в автобус.

– Да что ты, не стоит благодарности, – ответила Мари, – мы и в Россию тоже обязательно приедем. Я уже была почти во всех странах Восточного блока, а в России еще нет.