Аркадий Островский - Говорит и показывает Россия

ЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем – изначально была призвана покончить с грабежом и мародерством. Однако этот орган довольно быстро превратился в тайную политическую полицию, задача которой сводилась к пресечению контрреволюционной деятельности и ликвидации “классовых врагов”. Отец Егора возглавлял отдел ЧК в Одессе, которая перешла в руки большевиков в апреле 1919 года. Иван Бунин (первый из русских писателей, удостоенный Нобелевской премии по литературе), не принявший революцию и уехавший из России, в 1919 году по пути в Константинополь оказался в Одессе – в то самое время, когда там служил отец Яковлева: “Мертвый, пустой порт, мертвый, загаженный город…”. “Чрезвычайка [отдел ЧК, где служил отец Яковлева – авт .], в мокром асфальте жидкой кровью текут отражения от красных флагов, обвисших от дождя и особенно паскудных” [21] Бунин И. А. Окаянные дни. М., 2012. С. 267. . И далее: “…день и ночь живем в оргии смерти. И все во имя «светлого будущего», которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака. И образовался на земле уже целый легион специалистов, подрядчиков по устроению человеческого благополучия” [22] Бунин И. А. Окаянные дни . М., 2012. С. 267. .

Егор представлял себе другую Одессу – ту, что описывал приветствовавший революцию Исаак Бабель в своих рассказах о Бене Крике. В воображении Егора те, с кем сражался его отец, “были затянуты в малиновые жилеты, их стальные плечи охватывали рыжие пиджаки…” [23] Бабель И. Э. Одесские рассказы . М., 2013. С. 38. . Считалось, что именно Яковлев-старший поймал легендарного бандита Мишку Япончика, который и послужил прототипом для бабелевского Бени Крика. Действительно ли отец Егора изловил Япончика, доподлинно не известно. Зато известно другое: по свидетельству Григория Беседовского, бывшего советского дипломата, в 1928 году бежавшего из посольства и попросившего политического убежища в Париже, Владимир Яковлев был “странным и зловещим” человеком и отличался чрезвычайной жестокостью. За три месяца пребывания на посту начальника одесской ЧК он отдал приказы о расстреле 5000 человек – в том числе и собственного отца, который был активным членом ультранационалистической, монархической и антисемитской организации “Союз русского народа”. Сам Егор рассказывал, что дед сильно пил, занимался рукоприкладством и часто угрожал ножом жене – бабушке Егора. Когда его задержали за контрреволюционную деятельность, отец Егора решил поступить по законам революционного времени и отдал приказ о расстреле. После этого бабушка Егора, по-видимому, покончила с собой в квартире сына.

Можно ли назвать такой поступок бесчеловечным? Пожалуй. Однако Егор никогда не забывал и о судьбе сестры своего отца, которую забили насмерть железными прутьями казаки, когда при обыске нашли при ней революционную литературу. Беспощадность тех лет диктовалась “чистотой революции и ее идеалов”, а также “нетерпением – самым удивительным качеством революционера” [24] Яковлев Е. В. Я иду с тобой . М., 1965. С. 127. , – писал Егор в своей небольшой книжке, вышедшей в 1965 году. Книга называлась “Я иду с тобой” и была написана в форме воображаемой беседы с отцом. В том же году был напечатан полудокументальный роман Юрия Трифонова “Отблеск костра” – о жизни собственного отца, участника революции и гражданской войны. Дети старых большевиков и впрямь жили в отблеске того костра, который развели родители и который их же и погубил; советскую историю эти люди воспринимали как семейную.

Отца Егора не стало в 1935-м – за два года до начала Большого террора, уничтожившего огромную часть старых большевиков. Егору было тогда пять лет. Отец вроде бы умер от рака, но ходили слухи, что его отравили. “Прошло всего несколько лет – и почти все бывшие сослуживцы его отца куда-то пропали. Егор вспоминал, как в 1937 году к его матери пришел друг семьи и начал рассказывать о том, что людей забирают посреди ночи. И как мать спокойно ответила на это расхожей фразой: «Лес рубят – щепки летят»” [25] Ирина Яковлева, интервью с автором, ноябрь 2012 г. .

Яковлев-старший был одним из тех, кто руководил рубкой леса – в прямом смысле. В конце 1920-х – начале 1930-х годов он отвечал за заготовку древесины, проводившуюся в основном силами узников ГУЛАГа. Когда Егор родился, отец был в отъезде: налаживал работу в Вологде и Архангельске.

Часть леса продавали за границу, в том числе в Англию. На британские лесные склады приходили бревна с отметинами и надписями, сделанными узниками ГУЛАГа. “С такими муками вам достается русский лес!” гласила одна из этих надписей [26] Голицын С. М. Записки уцелевшего // Дружба народов. 1990. № 3. С. 148. . Во время командировки в Англию (возможно, связанной с экспортом леса) отец Егора и познакомился со своей будущей женой, служившей тогда в советском торгпредстве. В 1929 году – в год сталинского “Великого перелома” – мать Егора, уже беременная, вернулась в Москву. Поскольку Яковлев-старший принадлежал к высшему эшелону советской номенклатуры, семье полагалась квартира в только что законченном “доме на набережной”, где вырос Трифонов и откуда забрали его отца, как и большинство старых большевиков. Но мать Егора предпочла бывший купеческий особняк в тихом Замоскворечье.

Сталинские репрессии обрели такой размах, что не знать о происходящем было сложно. Показательные процессы над “врагами народа” проходили публично; не было недостатка и в рассказах тех, кто чудом возвращался из лагерей. Но если знали о терроре многие, то понимали дьявольскую сущность происходящего лишь единицы, обладавшие незамутненным сознанием. Егор к их числу не принадлежал. Он вырос с культом отца в сердце и с портретом Сталина на стене. В своей книге об отце Егор вспоминал, как в 1949 году его школьный товарищ принялся ругать Сталина и как он выставил его за дверь. “Я еще никогда не слышал, чтобы так говорили о нем. Он называл лицемерами всех, кто говорил о любви к Сталину, он подбирал к его имени самые оскорбительные эпитеты. Это было невероятно. А Вилька продолжал говорить спокойно и уверенно, так же, как отвечал сегодня утром урок по астрономии. Сперва я поспорил, а потом сказал: «Уходи, Вилька! Уходи. Ты сволочь!» Он спускался по ступенькам, а я стоял на лестничной площадке и кричал что-то обидное ему вслед” [27] Яковлев Е. В. Я иду с тобой . М., 1965. С. 89–90. .

В следующий раз Егор услышал нечто подобное в адрес вождя лишь в 1956 году – через три года после смерти Сталина. На этот раз обличительные слова произносил Никита Хрущев в Большом Кремлевском дворце.

Смерть Сталина стала таким же важным водоразделом, как и его приход к власти: закончилась одна страна – и началась другая. Осознание этого события пришло не сразу. В первые дни после смерти Отца народов СССР, словно затаив дыхание, погрузился в гробовое молчание. Известие о случившемся встречали со смешанными чувствами неверия, страха и горя: ведь боги не умирают, как простые смертные.