Вадим Верник - Книга победителей

– Многие, в том числе и я, увидев вас недавно в шоу «Марковна. Перезагрузка», были шокированы. Вашими откровенными нарядами, номерами…

– Бо́льшая часть жизни прошла в закрытой стране, и я, боясь публики, угождала ей, её интересам. А внутри мне что-то подсказывало: слушай только себя. А как слушать себя – не знала. «Ах, – вдруг начали меня порицать, – что в ней такого? Ничего. Талия и голосок…» Все ждали от меня веселья, анекдотов и улыбок, улыбок, улыбок…

– А когда появились ваши знаменитые страусиные перья?

– А-а… Перья появились в 70-е, и, кажется, я была первой, кто их надел. Весь «Ленфильм» собирал перья для моей юбки в «Небесных ласточках».

– Но вам самой такой экстравагантный образ нравится?

– Вот видите, когда я была в подходящем для экстравагантности образе, страна была – «коммунизм плюс электрификация всей страны». Нельзя было ничего. А сегодня можно! Но все равно, обязательно найдется тот, кто скажет, что Гурченко опять что-то не то надела. «Мы в шоке!» Когда мне предлагают прозрачный костюм, я не должна отказываться его надеть. Это же красиво. И вообще, почему я должна в это время заглядывать в паспорт? А когда я слышу осуждающие оханья и аханья, я говорю: давайте не охать и ахать, а заниматься собой. Посмотрите на себя в зеркало: хотите похудеть и быть в форме, прекрасно – тогда побольше мучного и поменьше движений. (Иронично улыбается.)

– Для вас понятия возраста вообще не существует?

– В 76-м году, когда я снималась в фильме «Мама», мне было 40 лет. Хороший возраст. После перелома – я здорово упала на катке – ногу собирали по кусочкам. 19 осколков. Их счищали, и одна нога с тех пор почти на полтора сантиметра короче другой. К вечеру тяжело. Но тогда вопрос стоял по-другому: или так, или без ноги. Ниже колена ее бы отрезали. И кому рассказать, не поверят, что я звонила из больницы Зиновию Гердту и спрашивала, можно ли после операции устроиться к нему в театр кукол.

– Вы собирались работать в театре кукол?!

– А как выходить на сцену? Никому не пожелаю такой участи, когда актриса в одну минуту теряет всё. Теряет возможность быть в профессии. Я себя готовила… Нет, не к самоубийству… Но была на грани. И это после того, как я всегда легко бегала, танцевала – не задыхалась, от папы унаследовала легкость в руках и ногах. Папа до 70 лет мог обе ноги за шею закинуть.

– Что помогло в этой ситуации? Как выбрались?

– Нужно было решиться на операцию. Результат был непредсказуемым: срастется, не срастется… Тогда операции такой сложности у нас почти не проводили, я была в числе первых. На Западе делали, но лететь в Париж я отказалась. Ехать так далеко – нет, лучше дома. Мы снимали фильм «Мама» по сказке про волка и семерых козлят, производства СССР – Франции – Румынии. И когда через две недели после операции, с гипсом и со всеми штырями и титановыми пластинками, я начала учить текст песни на трех языках: английском, русском и румынском… Это был кошмар. А через три с половиной месяца меня повезли в Румынию, на каталочке. На общих планах за меня прыгала девушка-дублер – за рогами было непонятно, что это не я. А на крупных планах работала сама. Козлята прикрывали мою ногу.

– После такой операции вы сразу начали работать как ни в чем не бывало! Все-таки вы уникальная женщина.

– Парадоксально, но именно тогда у меня был завал работы. Все режиссеры, которые раньше не замечали меня, вдруг встрепенулись: «Я не мыслю картины без вашего участия, дорогая!» Я говорила: «Я не могу ходить!» – «Ходить не надо, будете только садиться и вставать». Я часто думала о том времени – наверное, я тогда уже научилась лукавить и научилась сгонять на дно души обиды и равнодушие. И вот удивительно, лучшие свои роли я сыграла именно в тот период. Я была в отеках от уколов, у меня все болело… Кто знает, что такое винтовой многооскольчатый перелом, когда пятка вдруг впереди, а сама ступня где-то болтается сзади, – тот поймет.

– Честно говоря, не могу представить, что вы почувствовали, когда узнали, что одна нога всю жизнь будет короче другой…

– Это не так заметно, я ведь все время на каблуках. Без них я падаю назад.

– И дома на каблуках?

– Даже домашняя обувь с каблучком. Да я уже привыкла, но надо чаще лежать, чтобы нога не болела. После операции я поняла выражение «Ноги подкашиваются».

– Людмила Марковна, скажите, откуда все-таки такой запас прочности – и душевной, и физической?

– А как иначе? Я должна что-то делать все время. И папа был такой же. Все время шел вперед в своих фантазиях, которые, представьте, почти всегда сбывались.

– Вы не раз говорили, что отец был для вас идеалом, и в мужчинах вы всегда искали нечто похожее.

– Это теперь я начинаю понимать – наверное, мне хотелось говорить о мужчинах: «О, похож. Почти как папа».

– А в Сергее, муже, есть черты вашего отца?

– Сережа, как и папа, никогда не мог, как бы это сказать… мириться со злом. Однажды папа попал в больницу с сердечным приступом. Полез в драку, заступившись за какого-то незнакомца. Спрашивается, зачем полез? Но ему нужно было защитить человека. И Сережа меня всегда защищает. От тех, кто может подойти внаглую, задать хамский вопрос, сфотографировать исподтишка.

– Людмила Марковна, с людьми творческих профессий у вас личные отношения не очень складывались. Сергей не из мира богемы. Как ему удалось укротить вас? Он не музыкант, не певец, не актер, не сценарист…

– Он хорошо разбирается в музыке. В свое время окончил музыкальную школу, а главное, чувствует, что мне нужно делать и чего избегать. И почти всегда прав. Да нет, даже без «почти».

– В общем, ему в вас все нравится.

– Мне так кажется.

– И все-таки хоть иногда он вас критикует?

– Если делаю не то, умеет найти нужные слова. У нас отношения вполне добрые.

– Встреча с Сергеем как-то скорректировала ваше восприятие жизни?

– Я стала потише… Научилась ставить себя на паузу.

– Значит, становитесь кроткой.

– Не то чтобы кроткой… Просто стараюсь не «вспрыгивать» по пустякам.

– Людмила Марковна, меня поразили слова, которые вы сказали в нашем с Игорем эфире на радио: только две актрисы были на экране настоящими женщинами – Мэрилин Монро и Валентина Серова. А как же, извините, вы сама?

– Хороший вопрос. На экране женщину нельзя сыграть. Мэрилин Монро и Серова – как стихия, они летят, это что-то природное. Нужна рядом большая сила, сильное плечо, чтобы они не вырвались, не улетели. Но я никогда не могла играть такие голубые роли. Мое полупролетарское происхождение и характер вылезали из всех швов моих платьев.