Ефим Сорокин - Милостыня от неправды

— Что ты несешь? — воскликнул Енос, потрясенный услышанным, и сурово нахмурил брови. — От молящихся сифитов, от жаждущих неусыпной молитвы пойдет спасение сифитов!

— Ну и где ваша неустанная молитва? Почему она не творит чудес? — с укором вопрошал Твердый Знак.

— Ты раскрываешь ум, как каинит, а не сердце, как сифит! Не задумывался ли ты, Твердый Знак, что открытиями своими ты только усугубляешь падение мира? Что бы ты ни открыл, все будет во вред человеческой душе! Конечно, ты думаешь, что обогащаешь знаниями человечество и каждого человека в отдельности. Но это не так. Сатана ловит тебя на соблазне неизвестного, как поймал в раю Адама и Еву. Стала ли умнее Ева, отведав от древа познания? Ты сам упрекаешь их легким укором, хочешь исправить их ошибку, а на деле только усугубляешь падение человека. И, может быть, весь мир, весь падший мир, воспротивится вашим изысканиям! Они привели тебя сюда! И ты, Твердый Знак, даже не понимаешь кощунства своего поступка.

— Кощунники здесь — вы! Именно потому, что не хотите отдать мне останков Сифа. Каиниты забальзамировали останки своих патриархов, и, когда через несколько лет (или десятков лет) мы расшифруем коды жизни, каиниты по наследственной цепочке воскресят Каина, а останки Сифа безвозвратно съест земля. Так кто кощунник?

— Ты забыл, Твердый Знак, что люди — бессмертны! Со смертью тела…

— Вам об этом, конечно, сообщил Енох? — иронично прервал Твердый Знак.

— Именно он! — твердо сказал Енос. — Земля и весь материальный мир исчезнут! Бессмертны мы — в пакибытие! Ты забываешь веру отцов, Твердый Знак.

— Ничего я не забываю! Может быть, Господь и хочет уничтожить зверочеловечество водным потопом, но желание (даже Его желание) — это не данность. Может быть, через нас Он хочет исправить людей.

— Через вас? А вы — это кто? — спросил Енос.

— Мы — это люди! Сифиты и каиниты! Если бы каждый из нас был Богом, то простил бы всех людей и исправил их. Мы хотим направить науку в духовное русло. Люди, не занимающиеся наукой или искусством, не всегда приходят к духовной жизни, но многие приходят! Енох будто не хотел этого замечать. Когда мы воскресим Сифа и Каина, а за ними — Адама, все люди на земле сделаются братьями! Не указами сверху, свободно войдут в братское общение.

— Бог и сейчас всех нас может сделать верующими в Него! И ежеминутно исполняющим Его волю! Но Он не делает этого. Ты забываешь, Твердый Знак, что Господь сотворил нас свободными. И наше человеческое творчество, заложенное Богом, не должно перекрывать нашей свободы, заложенной тоже Богом.

— Наше творчество обогащает эту свободу, Енос!

Уже все небо застилала сине-серая мгла. Ветер швырял в лицо мелкий песок. Молнии ударяли в землю где-то рядом. Становилось душно невмоготу. — Наше творчество обогащает нашу свободу, — повторил Твердый Знак, а над нашими головами прожужжали бешеные стрелы, и все присели. А стрелы летели ниже и ниже, и вскоре мы все лежали на земле. А вокруг нас вырос густой лес топчущихся конских ног. Лежачий Енос сказал Твердому Знаку, который теперь стоял над нами:

— Подлой кости благородство неведомо! — Но слова Еноса не опечалили Твердого Знака. Конный воин, переложив из одной руки в другую окованную золотом плеть, крикнул с беспечной жестокостью:

— Ваша религия запрещает вам направлять арбалет на другого человека, — как вы собираетесь защищать могилу Сифа? — Глаза воина, который призвал в свидетели чужую веру, смотрели на поверженных сифитов озорно, а зубы блестели в деланной улыбке. Пошел дождь. Людей и коней пугали вспышки молний и раскаты грома, такого страшного, будто на небе трещало огромное дерево, разрываемое невидимым великаном. Все глаза устремились на могильщиков. Они становились видны на миг при вспышке молнии. Казалось, что выбрасываемые могильщиками комья земли висят в воздухе. Кони вздрагивали и шарахались от грома. Их лупили плетками, чтобы они присмирели. Но громы и молнии были страшнее плетей. Удержать коней на поводу не удавалось никому. Пахло глиной. Свистели стрелы, когда кто-нибудь из сифитов пытался подняться из грязи. Мне хотелось заплакать от трусливой бездеятельной тоски, от собственного бессилия. Все это было противно моему ожиданию. Но тут раздался голос Еноса, который призвал всех сифитов обратить свои мысли к Богу. И сифиты запели молитвы. И пели их долго. И в молитве потеряли последние силы. Я прилежно молился вместе со всеми. Кто-то бросил на затухающие угли ладан, и благовоние заласкало ущербный воздух. И пришла помощь от Господа, ибо соборная молитва наша возымела чистоту и вознеслась ко Господу. И события развивались уже так, что ни у кого не возникло сомнений, что складываются они не по желанию и воле людей, а по воле Божьей. Дождь хлестал отчаянно. Молния бросилась на могильщиков и ужалила их. И грохнуло так, что земля задрожала, и, казалось, разверзлась где-то рядом пропасть. Молния долго дрожала и дергалась в небе. Дерево у могилы Сифа в металлическом свете походило на дергающееся чудовище. Сочная молния вдруг ударила в дерево, и оно загорелось, и ливень не мог затушить огонь. А в его свете мы увидели лежащих бездыханно осквернителей могилы. Пришло наказание, оно не могло не прийти. Я вскочил и подбежал к могиле. Я был храбр, как бывает храбр обреченный на смерть. Но никто не выпустил в меня стрелу из арбалета. С непонятным страхом я взял лопату из мертвой руки могильщика и стал яростно закапывать жадно разинутую пасть могилы. Дерево горело ярко. Дождь поутих. Вдруг мне показалось, что один из осквернителей смотрит на меня. Я обернулся и увидел обезумевшее лицо Твердого Знака. Он лежал замертво, но глаза его были живыми. Я воткнул лопату в глину и нагнулся к Твердому Знаку.

— Закопай меня в землю по шею, — шипящим шепотом попросил Твердый Знак. Я растерялся. — Молния во мне, но она не убивает. И надо, чтобы она ушла в землю. — Я схватил лопату и стал закидывать Твердого Знака землей. Люди обступили нас. Твердый Знак что-то шептал. Я снова наклонился к нему.

— Одежда не выпускает молнию! Сорви с меня одежду! — Я выкопал Твердого Знака, сорвал с него хитон и стал снова закапывать. Вскоре из земли виднелись только его нос и губы.

Гроза иссякла. Сифиты развели костры, а отряд каинитов собирал испуганных коней. Твердый Знак уже не мог играть внешнюю невозмутимость и со стоном зануздывал себя:

— Это случайность… это случайность… — Он страдал, как страдает плачущий над мертвецом.

Утро встало пасмурное, сырое, но облака в небе плыли светлые. Я лежал спиной к костру, положив голову на влажное ослиное седло. Над лицом моим склонилась былинка. На ее конце долго наливалась капля. И вдруг заблестело в ней маленькое лимонное солнце. Капля набухала — ширилось и солнышко. Капля набухала и вдруг, матово помутнев, вытянулась и, сорвавшись, ударила мне в лоб.